Восхождение в бездну
Шрифт:
Вечернее солнце уже не так греет, и слабый ветер уже начал обдувать прохладой. В стороне, совсем неподалёку, пасётся его конь всё той же породы – Дестриэ. Серая шелковистая грива вздымается ровным рядом, его шерсть с редкими белыми пятнами переливается угасающим солнцем после купания. Он мирно щиплет траву и играет мощными мышцами, переступая с ноги на ногу.
Облокотив голову и часть спины на седло, Люциан то и дело хмурит лоб, вспоминая вчерашний приём в Столице. Он обдумывает свою незаинтересованность во всей этой светской жизни. Ему нечего взять и нечего дать всем тем вельможам, что так старательно наслаждаются там жизнью. На его лице лишь
– Знаешь, такая жизнь не для меня, – заговорил он вслух, – умру я так или в лучшем случае иссохну…
– Знаю, – прозвучал ответ из ниоткуда, и тут же рядом с ним трава прижалась к земле, а воздух над ней стал таять.
– А знаешь ли ты, почему меня так тянет в Шеол? – Люциан не удивился голосу из ниоткуда. Он посмотрел в сторону, где воздух начал принимать образ.
– Живое сердце тянет тебя, судьба твоя, которую ты сам себе пророчишь, – воздух становится более чёток в фигуре прозрачного подростка лет десяти, в домино с покрытой капюшоном головой. Его голос резко отличается от детской своей грубости, можно подумать, что это несформированный образ взрослого мужа проявляется сейчас рядом с паладином. Воздух продолжает таять, поднимая за его спиной крылья. Полупрозрачный подросток сидит рядом с Люцианом на траве, настолько же реальный, как и он сам.
– Что произошло в Шеол, знаешь ли ты, Разиэль? – Люциан сразу узнал своего хранителя, пусть тот и подрос с последней их встречи, но связь между ними продолжает существовать. Он всегда чувствовал и продолжает чувствовать редкий присмотр хранителя за собой, но без вмешательств.
– Многие погибли в тот день, но намного меньше пало позже и ещё меньше тех, кто умер впоследствии. Пусть ненадолго, но два мира слились воедино в тот день. Врата впустили чуждое этому миру и оставили здесь как последствия…
– У них нет надежды. У нас нет надежды. Вся эта чушь для мечтателей и поэтов, что собрались в Столице – я их всех вчера видел. Сидя у себя за стенами, знаний не получишь. Только там, только в Шеол, истина искомая, и её я чувствую своим нутром.
– Знание – не есть добро или зло, Люциан. Оно приобретает нравственность только при использовании. Если использовать со злым умыслом, оно станет злом. Если во благо других, – оно станет добрым.
– Так я же во имя всеобщего блага стремлюсь, ради них всех… – Люциан не дослушал Разиэля. Ему показалось что хранитель сам запутался в своих рассуждениях, переходя на двоякий смысл. – Почему отец меня не слышит? – он перестал говорить, и в его голове выстроился новый диалог – с отцом. Молодой паладин вскочил с места и, вскинув седло себе на плечо, прошёл хранителя насквозь, будто его и не было совсем. Полупрозрачный силуэт тут же растаял в воздухе, оставив после себя примятую траву с лёгким запахом грозы. Люциан услышал нарастающий писк в ушах, ему показалось, что это гнев рвётся наружу, что не удивительно в его буйном состоянии.
Возложив седло и натянув уздечку, Люциан погнал коня к Твердыне отца, чтоб в очередной раз постараться переубедить его. Сжимая вожжи в кулаках, он летит верхом на ветре к Твердыне Адма. Мысли безнадёжно подбирают слова к желанной просьбе, но всё тщетно, всё уже сказано
– Отец! – раздался его голос в зале, и Фер Элохим чуть привстал с каменного трона. – Я так больше не могу, отец.
– Сын, успокойся. Незачем тут распыляться перед всеми, – настроенный решительно, Люциан продолжил приближаться и будто не собирался останавливаться до самого пьедестала отца. – Оставьте нас, – Фермилорд взмахом руки выгнал всех из Приёмного зала, чтобы остаться с Люцианом наедине.
– Здесь я как щенок у тебя на поводке, – Люциан подошёл к пьедесталу отца и преклонил колено. Все его движения продолжают быть нестерпимо резкими и чересчур вызывающими, но отец его прощает, пока тот не переступит черту.
– Ты по-прежнему рвёшься в Шеол? – спокойно спросил его отец.
– Да, рвусь, всем сердцем рвусь. И сейчас перед тобой последний раз прошу отпустить меня в Шеол добровольно, а иначе… – не успел договорить Люциан, как Фер Элохим встал с каменного трона и ледяное спокойствие испарилось.
– Иначе что?! – властно повысил голос Фер Элохим, и весь пустой Приёмный зал загудел эхом. – Ты паладин по праву рождения, ты мой сын в конце концов и должен следовать воле моей…
– Я не выбирал, кем родиться, но хочу решать, куда следовать.
– Ты хочешь бросить всё это? – он обхватил зал жестом рук и изумился упрямству сына. – Всё то, что принадлежит тебе по праву наследства?
– Да, отец, – твёрдо ответил тот, опустив взгляд в пол.
– И что, готов закончить как твой двоюродный дед Лорд Пура?
– Пусть и так, но быть героем и чувствовать нужду других в себе для меня важней, – Люциан поднял глаза на отца, и они блеснули чистотой помыслов. – В этом я чувствую своё предназначение, отец.
– Закончить, как он, и быть забытым? Это не есть быть нужным, сын…
– Но мы ведь помним его.
– Безумцем? Мы помним его безумцем, сын… – Фер Элохим медленно стал присаживаться обратно на каменный трон, упираясь руками в подлокотники. – Его имя почти стёрлось из летописей, как тупиковая ветвь древа, а всё из-за того, что после резни под Тир-Харот он бросил всё и ушёл в лес. Одержимый безрассудной идеей создать непобедимый альянс с орками, он последовал ей, и, напомни, чем для него всё закончилось? Да, вот именно, он исчез, растворился, его не стало, он не оставил после себя ничего, кроме размытой памяти о безумном паладине. А ведь мог вместо того, чтобы гнаться за навязчивыми идеями, быть главнокомандующим, вторым после Фера. Так и ты, вместо того чтобы перевести своё внимание на более приятные вещи в свои молодые годы, например, на юных сочных дев Твердыни, что так жаждут принять твоё благородное семя в свои лона, носишься с проклятьем города Шеол, как и он с этими орками…
– Ты просишь поступить меня так же, как поступил сам после триумфа, отец, и наплодить бастардов? А впоследствии всю ответственность возложить на единственного законнорождённого сына?
– Слышали бы тебя сейчас твои братья.
– Возможно, они мне больше братья, чем тебе сыновья…
– Да ты до сих пор, как новорождённый, губами ищешь сосок матери, слепо и на ощупь, доверяя необдуманным чувствам, так же пытаешься выбрать свой путь…
– Отец… – Люциан хотел было остановить его, но тот тут же осёк его на повышенных тонах.