Восхождение язычника
Шрифт:
Когда завтра с утра мы пристанем, то просто и нагло пойдем брать селение. И никаких хитростей не будет, мы не станем пробираться в ночи до ворот селения пруссов, ведь у нас есть план. Это звучало дико и меня беспокоило, а отец только отшучивался, и подначивал, не раскрывая секрета, только говорил, что я сам все должен увидеть.
Я мог, конечно, разузнать у других, но не стал портить, так сказать, себе сюрприз, да и отцу я доверяю, хоть и не лишен подозрительности, а иногда даже и паранойи.
Сон был беспокойный, я нервничал,
И утром, когда солнце только показалось из-за небосклона, наши корабли пристали к берегу, игнорируя стоящий причал близ селения. И мы большой толпой начали покидать ладьи, прыгая в воду.
И вот мы стоим на берегу и готовы к штурму. А на наших глазах разбегаются пруссы, бросая все и спеша укрыться за стенами села. Кто-то из наших пытается их преследовать, но их отгоняют стрелами со стен защитники.
Из толпы выходят отец и дядька Беляй и смело идут вперед. А вокруг них начинают кружиться потоки ветра, и стрелы, пущенные в них защитниками селения, отлетают в разные стороны, не причиняя вреда.
И с каждым их шагом стихия ветра начинает бушевать все сильней. И до нас долетают порывы ветра, заставляя пригибаться.
Рядом со мной стоит Могута, наблюдая за этим действом во все глаза.
— Смотри, Яромир, мы так же с тобой сможем, и ни одна крепость перед нами не устоит, — он кричит мне прямо в ухо, перекрикивая шум ветра.
А защитники продолжали посылать стрелы, но толку от них все меньше с каждым мгновением. А вокруг родичей крутились и переливались потоки воздуха, которые было заметно и невооруженным взглядом. И я сомневаюсь, что рядом с ними сейчас кто-то смог бы устоять на своих ногах, а не пригнувшись к земле.
Родичи же начали словно наносить удары, и с их рук срывались порывы ветра, несясь в закрытые ворота, которые с каждым ударом сотрясались все сильней. И в какой-то момент удары отца и дяди совпали, стали синхронными. Ворота скрипели и изгибались все больше под порывами ветра, держась каким-то чудом. И вот они уже накренились, готовые сорваться, бах — прилетает очередной мощный порыв ветра. И ворота просто сносит в глубину поселения. И даже если за воротами успели собрать баррикаду, я уверен, что ее разметало, словно пушинку.
Я был удивлен и поражён мощью, которую показали мои родичи, обуздав своим даром стихию ветра. И показав всем, на что они способны.
Ко мне пришло понимание, почему отец не рассказывал о том, как они будут ломать ворота, смазал бы все впечатление.
Теперь я понимаю, к чему мне надо стремиться во владении даром воздуха.
— А-а-а, вперед, — кто-то заорал из толпы, и вся масса людей понеслась вперед. Стадному инстинкту поддался и я, ломанувшись вместе со всеми. Вот только в какой-то момент у меня в голове мелькнули мысли об отце и дяди, и мне пришлось притормозить, а позади
Отец и дядя сидели на земле и тяжело дышали, словно загнанные лошади. Их одежду пропитал пот, да и бледноваты они были. Еще бы, я уверен, они сейчас использовали свой дар на полную катушку и опустошили весь свой резерв.
— Как вы? — я обратился к родичам.
— Нормально, — отец пытался продышаться, а дядька только кивнул.
Сила жизни бежит по моим рукам, и прикосновением я прогоняю волну животворящей силы по телам родичей. Им становится легче, бледность проходит, и дыхание возвращается в норму.
— Спасибо, мы отдышимся, — отец переглянулся с Беляем, — и присоединимся, иди давай.
Кивнув родичам, щит наизготовку, и я несусь вперед.
Преодолев проем ворот, я замираю, осматриваясь.
Ворота, снесенные силой отца и дяди, далеко не улетели, а впечатались в какой-то дом, оставив на его месте руины, а то, что находилось перед воротами, разметало ветром в разные стороны.
А по селению тут и там идут бои, кровь льётся рекой и насилие происходит везде.
— А-а-а, galinsna[1], — на меня несётся какой-то бородач с копьем в руке.
Приняв удар копья на щит, ответным ударом топора я разрубил ему шею. Кровь брызнула из раны, орошая меня. И уже мертвый прусс повалился на землю к моим ногам.
Вот, я и взял в бою первую человеческую жизнь, так просто. Один удар — и он мертв.
Сердце бьётся в груди набатом, гоня по моим венам кровь все быстрей и быстрей. От адреналина в крови меня начинает трясти, выползает зверский оскал, а лицо перекашивает.
— А не хрен было моего братца трогать твари. А-а-а, — из меня вырывается животный крик, и я рвусь вперед, не могу стоять на одном месте.
Один из наших противостоит пруссам, отражая их удары. Как я понял, что он наш? Так я понимаю его, как он ругается сквозь зубы на чем свет стоит, а вот как ругаются пруссы, я совсем не понимаю. Правда, легко ведь определить, кто свой, а кто чужой.
Я сношу одного ударом щита, а во второго летит топор прямо в затылок, и одновременно наш вой всаживает ему топор в плечо. Выдрать острие, разворот корпуса, и мой топор летит в голову поднимающегося прусса, сминая его шлем.
Дальше, дальше я рвусь вперед по одной из сельских улиц, иногда приходя нашим на помощь.
Не понял, а это еще что такое?
Огненная стена перекрывает всю улицу, а перед ней с десяток наших мнутся, не зная, что делать.
Сквозь огонь видно парня, от рук которого исходит пламя, вливаясь в огненную стену.
Ни черта себе, вот это встреча, одаренный?
А за спиной одаренного, который держит огненную стену, собирается весьма немаленькая толпа пруссов.
— И что делать? Огонь с размаху не преодолеешь, стена шириной с добрый метр, да и жар от нее идет сильный. Вспыхнешь мгновенно, словно спичка.