Восхождение
Шрифт:
В сиянии зари проступают духи света. Диана просыпается.
– Ах, что такое? Свет у изголовья - и ярче и нежней сиянья утра!
Блистательный, таинственный, живой? Да именно такой, первоначальный, сиял в Эдеме, надо полагать.
Но я не сплю. Так это кабошоны!
– Приподнимаясь, берет их в руки.
– Чудесней ничего я не видала! И свет сияет в них, как целый свет.
– Усаживаясь.
– Иль вправду был он сказочно богат?
Да роздал все, к богатству равнодушный. Теперь же он, как водится, гоним.
– Вскакивает
– Стара история, как мир, мне скажут.
Но старый мир ужель один и вечен, когда он старится от века к веку, а новый мир - всего лишь грезы детства и юности минутной на Земле?
– Подходит к окну над Невой.
– Нет, старость - лишь усталость и смиренье, - я не хочу, уж лучше умереть, когда мир нов и светел, как и чувства, и взгляд, и облик мой, еще живой, во всем сияньи света в кабошонах.
Готова я взойти на эшафот, когда бы в том был смысл - во имя жизни, в которой все старо и было, было.
– В изнеможении падает.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
1
В горах. Восхождение. Аристея сопровождают феи гор, вод и цветов.
Аристей, останавливаясь над рекой:
– Долина тихая, с рекою быстрой, с деревней на высоком берегу, и церковь белая, - о, вид знакомый до боли, словно это сон из детства, и жизнь идет там мирной чередой.
По эту ж сторону вершины гор в лучах вечерних, как и жизнь людей, светлы и мирны, думаешь, от века…
О, красота, что просится на холст, где миг и вечность в тишине сольются!
Но переправы вряд ли здесь дождусь, да к людям мне, как зверю, и не выйти; мой путь - просторы высочайших гор.
– Направляется к горам.
Фея гор мелькает в вышине:
– В тени долина, сумерки внизу и меж деревьев по крутому склону, а он спешит все выше, где сияет, расцвечивая синеву небес, вечерний несказанный свет зари.
Фея вод спускается:
– Чарующий пейзаж, куда хотелось за взором унестись его душе, будь крылья, как у грифа, у него, что будто стережет свои владенья и бросится на путника, боюсь, на беззащитного, как злой тюремщик, изведший душу всю ему и тело, подвигший на убийство и на бегство…
На месть благую за друзей своих, за честь свою и за свободу в мире, в котором попраны закон и правда.
Фея цветов, роняя венок:
– Как грустно: новости в злодействах нет; на том давно стоит весь белый свет…
В борьбе добра и зла нет правых больше, лишь сила все решает, не закон, - нарушена гармония миров.
Фея гор:
– Огни деревни ярче, словно зов, но путник одинокий в ночь уходит, с холмов сойдя в низины и болота, весь мокрый, в тине, поспешая выйти из новой пропасти, из бездн земных.
Фея вод:
– Там нечисть всякая вокруг него летает, ползает, колдует злобно, разврат чинит до одури, до жути, и он готов пуститься нагишом за юной ведьмой,
Упавши в омут, сгинешь без следа!
Аристей, обозревая дали, словно во времени и в пространстве:
– Здесь все смешалось, как в многоголосьи безумной и прекрасной летней ночи.
И витязи неслись на конях, в топях проваливаясь, точно в тьму времен.
А там, где просияли шлемы, к небу вдруг возносились маковки церквей.
– С удивлением.
–
Ужель я вижу все единым взором - бескрайние пространства, даль времен, и там заря восходит, разгоняя тьму облаков. О, дивная заря!
Средь гор сиянье, словно бы от солнца из недр земли и вод, - Страною Света я грезил с детства и ее-то вижу?!
Фея цветов:
– Тоски, усталости как не бывало. Он устремился в светлые края, уж без соблазна затеряться в топях.
Фея гор:
– Он подошел к подножию холма, заросшего деревьями по склону, и, снова оказавшийся в потемках, он слышит стоны, плач из ям и щелей, из бездн подземных Ада, с сокрушеньем вновь о тюремных мытарствах воспомня, про сущий ад, что люди же творили над ближними из лучших побуждений или во зло, в угоду Сатане.
Фея вод:
– О, не оглядывайся! Следуй выше, туда, где видишь уж просветы в небе и в тучах розовый отсвет зари!
Хор фей, легких световых образований, кружашихся, как в танце:
– По горным тропам пробирался он, взошедший, словно бы на дальний небосклон, где нет опоры, человек - былинка, летучая, как светлячок, пылинка.
Он носится, вперяя изумленный взор, над целою страною среди гор, с прозрачным озером из света, - как новая планета.
Туда ж нет доступа, и он стремглав летит под небосклон.
Не в силах мы помочь. Упал он наземь. Разбился, верно, на смерть.
– В испуге уносятся.
Аристей падает на лужайку у горного ключа с можжевельником в забытьи, счастливый и обессиленный вконец. Ощутив чье-то присутствие, он открывает глаза и различает облик человека, похожего на его отца, тень из тусклого света.
Аристей, приподнимаясь:
– Кто здесь? Вы, принц? Иль джинн, его двойник? Или отец явился привиденьем?
Даймон подсказывает:
– Выходит, Троица! Как джинн вселялся я в твоего отца, со смертью – в тело, но не из плоти с кровью, ставшей прахом, а в образ световой, каким был принц.
На Земле царит ночь. Звезды сияют ярко, в полутьме горизонтов ощущается далекое и близкое присутствие бесконечных пространств без огней, будто перед ними необитаемая планета, и они одни где-то в бездне Вселенной.
Аристей вскакивает на ноги:
– Мне кажется, иль было восхожденье повыше облаков, в страну из света, как в камнях драгоценных свет сияет, рождая первообразы растений, зверей и вод, и неба, и людей, - Элизиум теней, или идей? Иль дантов Ад, Чистилище и Рай?
Даймон с удовлетворением: