Восхождение

Симмонс Дэн

— Там не настолько холодно, а зимой никогда не бывает так темно. Но атмосферное давление почти одно и то же.

— Значит, вы акклиматизировались к высоте… около семи-восьми тысяч футов?

— Да.

— И холод вам не докучает? — допрашивал Гэри.

— Временами бывает не слишком приятно. Но наш вид вырастил подкожный слой, который регулирует температуру так же эффективно, как ваши термскины.

Что же, теперь и мне самое время задать вопрос.

— Если в вашем мире нет гор, почему вы пожелали

взойти на К2 вместе с нами?

— А почему вы хотите взойти на К2? — парировал Канакаридес, плавно поводя головой в сторону каждого из нас.

Воцарилось минутное молчание… ну, не совсем молчание, поскольку ветер и неистовый снег вызывали такое чувство, что мы находимся под самым соплом реактивного двигателя, но, во всяком случае, никто из людей не издал ни звука.

Канакаридес расправил и сложил все шесть ног. От этого зрелища становилось не по себе.

— Попробую-ка уснуть, — сказал он, закрывая клапан, отделявший его нишу от наших.

Мы приникли головами друг к другу и стали шептаться.

— Проповедует, как чертов миссионер, — прошипел Гэри. — Вся эта демагогия насчет «прислушайтесь к песне»!

— Нам, как всегда, повезло, — поддакнул Пол. — Первый контакт с внеземной цивилизацией, и — на тебе, долбаные Свидетели Иеговы!

— Он пока еще не совал нам никаких брошюр, — вступился я.

— Постой, все еще впереди, — заверил Гэри. — Мы, четверо, спотыкаясь, когда-нибудь приковыляем на вершину горы, если этот треклятый шторм соизволит уняться, задыхаясь, ловя ртом воздух, которого там нет, и тут-то наш жук выташит и станет раздавать «Башню стражи Богомолов».

— Ш-ш-ш, — осадил его Пол. — Богомол нас услышит.

В этот момент ветер набросился на палатку с такой силой, что все мы дружно попытались вонзить ногти в гиперполимерный пол, чтобы удержать палатку от соскальзывания с ненадежной площадки и падения с горы. Если дело обернется хуже некуда, мы что было силы заорем: «Откройся», — и ткань хитрой палатки сложится, а мы выкатимся на склон в наших термскинах и схватимся за ледорубы, чтобы остаться на месте. Так, по крайней мере, считалось теоретически. Фактически же, если площадка сдвинется или паучий шелк лопнет, мы почти наверняка совершим полет, не успев и глазом моргнуть.

Когда мы снова смогли слышать друг друга за ревом ветра, Гэри крикнул:

— Если мы оторвемся от этой площадки, обещаю давать залпы трехэтажным матом на всем пути, до приземления на леднике.

— Может, это и есть та песня, о которой говорил Канакаридес? — предположил Пол.

И последняя запись за день: богомолы храпят.

На третий день, ближе к полудню, Канакаридес неожиданно заявил:

— Мой креш-брат тоже сейчас прислушивается к буре около вашего южного полюса. Но его окружение… гораздо уютнее, чем наша палатка.

Мы все дружно вскинули брови.

—

Не знал, что вы захватили с собой телефон, — сказал я.

— Вовсе нет.

— Радио? — допрашивал Пол.

— Нет.

— Подкожный интергалактический коммуникатор из «Звездного Пути»? — хмыкнул Гэри. Его сарказм, вместе с привычкой слишком медленно пережевывать питательные плитки, начинал действовать мне на нервы, особенно после трех суток, проведенных в палатке. Мне вдруг показалось, что если он снова примется за свои издевки или начнет неспешно двигать челюстями, я вполне способен просто прикончить его.

Жук едва слышно свистнул.

— Нет. Я соблюдаю традицию альпинистов не брать в экспедицию переговорных устройств.

— Откуда же вам тогда известно, что ваш… как это… креш-брат тоже слушает вой бури? — спросил Пол.

— Потому что он мой креш-брат. Мы родились в один час. И, в основном, представляем собой один и тот же генетический материал.

— Близнецы! — догадался я.

— Значит, между вами что-то вроде телепатии! — добавил Пол. Канакаридес покачал головой, едва не задев хоботком ткань палатки.

— Наши ученые считают, что такой вещи, как телепатия, не существует. Ни для одного вида.

— Тогда, как… — начал я.

— Мой креш-брат и я часто резонируем на одних и тех же частотах, слушая Песню мира и Вселенной, — выдал богомол самое длинное предложение из тех, какие мы когда-либо от него слышали. — Совсем как ваши близнецы. И нам нередко снятся одни и те же сны.

Сны жуков.

Я сделал мысленную заметку позднее записать этот факт.

— И ваш креш-брат знает, что вы сейчас чувствуете? — спросил Пол.

— Думаю, да.

— И что же? — вмешался Гэри, слишком медленно пережевывая питательную плитку.

— Прямо сейчас, — сказал Канакаридес, — страх.

Кинжально-острое ребро за Лагерем Номер Три

Около 23 700 футов над уровнем моря

Четвертый день выдался идеально ясным и абсолютно спокойным.

Мы собрались и стали пересекать траверс еще до того, как первые лучи солнца осветили гребень. Холодно было, как у ведьмы за пазухой.

Я упоминал, что эта часть маршрута была, возможно, наиболее тяжелой технически, по крайней мере, пока мы не достигнем последней вершинной башни. Но, кроме того, она была самой красивой и волнующей. Словами этого не опишешь: для того чтобы по-настоящему оценить почти абсурдную крутизну этого отрезка пути, нужно видеть снимки, и даже это вряд ли позволит вам ощутить все величие пейзажа. Северо-восточное ребро поднимается рядами бесконечных, кинжально-острых снежных карнизов, причем каждый склон почти отвесен.