Воскрешение Лазаря
Шрифт:
Доложенное Спириным поразило цекистов и в корне переломило ситуацию: разом выявить всех врагов и разом же их уничтожить – о подобном никто из партийцев и мечтать не смел. Задача, с которой НКВД не справился бы и за десятилетия, Спирин предлагал решить за день, максимум – за неделю. Понятно, что вопрос о его отставке сам собой отпал, более того, по личному предложению Сталина для проведения операции, получившей кодовое название «Каин», ему были предоставлены особые полномочия. Они далеко выходили за рамки обычных для заместителя главы НКВД. Скоро спиринские полномочия и вовсе сделались исключительными.
На следующий день после этого триумфального для Спирина секретариата Коля и послал Феогносту свой знаменитый вызов. Однако я, Анечка, не стал бы утверждать, что Спирин просто дал ему
Феогност ответил, что Божий суд его устраивает, и ровно через пять дней фельдъегерской почтой в Экибастуз, где он, закончив очередной пятилетний срок, жил на поселении, было доставлено спиринское послание. В отличие от Колиного, оно было подробно и сделано с исключительной тщательностью. Буквально каждая деталь снабжена ссылками на прецеденты и авторитеты. Вряд ли Спирин писал его сам, уверен, послание – коллективный труд историков из неведомой шарашки. Но тонкости, которых там вагон, – чушь; конечно, по существу все было правильно, только толку от этой правильности в тогдашней России было как от козла молока.
Посуди, Анечка: где Коле и Феогносту было раздобыть положенные одеяния – все с гербами, где найти кольчуги, латы и шлемы, где взять копья и мечи, когда, наконец, заучивать бесконечные обращения, поклоны, реверансы, которыми противники должны обмениваться перед началом и после окончания поединка. Однако две вещи в письме были чрезвычайно важными.
Во-первых, Спирин написал Феогносту, что и он, и Коля в соответствии с существующими прецедентами могут явиться на судебное поле в сопровождении верных им людей. Причем те вправе принять участие в поединке на равных с ними или даже вместо них. Спирин сознавал, что и Коля, и Феогност за сей пункт буквально ухватятся. Для них здесь был шанс обойти, избежать судьбы Каина и Авеля. Увы, одновременно на надеждах Спирина, что брат убьет брата, а затем, в свою очередь, будет проклят Богом, ставился жирный крест. Однако выхода не было. Весь план, который он так блистательно доложил на секретариате ЦК, строился на том, что каждый из братьев приведет на битву сотни и тысячи своих сторонников – и сейчас для него главным было именно это.
Второе из важного – подробный разбор, как он, Спирин (если, конечно, Феогност и Коля выразят согласие), решит дело, если исход поединка окажется неопределенным. То есть, когда Господь не даст ясно понять, кто из них, Коля или Феогност, перед Ним прав, чья жертва принята.
Уже через сутки после визита фельдъегеря Феогност срочной телеграммой подтвердил как спиринские полномочия, так и то, что принимает условия поединка. В общем, первый, подготовительный этап закончился вполне благополучно и настал черед кропотливой практической работы. Она, что естественно, у всех троих была разная.
К примеру, Спирин, тут же привлек почти половину кадрового состава НКВД для вербовки на местах групп добровольцев, готовых участвовать в поединке Коли и Феогноста. Людей надо было не только найти и собрать, необходимо было организовать их переброску на Ходынское поле железной дорогой, автомобилями, гужевым транспортом. Однако, несмотря на все усилия, эта вербовка сразу не задалась. Один город за другим докладывал, что желающих или нет, или единицы, да и те, по агентурным данным, не идейные бойцы, просто они на халяву хотят прокатиться в Москву. Колю, кстати (о спиринской неудаче он узнал из Натиного письма), последнее не огорчило. Он давно боялся, что Спирин только и ждет, чтобы их с Феогностом личный спор перерос в новую гражданскую войну. В Катином архиве добрый десяток Колиных писем Нате. В каждом предназначенный Феогносту призыв биться один на один, в крайнем случае, вывести на Ходынку не более пяти-шести верных людей. Как раз со столькими собирался идти на поединок сам Коля.
По-видимому,
Откровенно говоря, Анечка, для меня и по сию пору загадка – как Феогносту удалось их собрать; ведь лишь один из пяти был грамотный, да и жили они по большей части, скитаясь. Тем не менее он их нашел и сделал это довольно быстро. Ты, наверное, думаешь, что куда меньше проблем было у Коли – раз благодаря Козленкову все близкие ему люди жили в одной квартире, но это заблуждение.
Конечно, вывести людей на Ходынку Коле было несложно, но остальное давалось ему с трудом, ведь он задумал составить из своего отряда правильное, хорошо обученное войско, знающее толк и в стратегии, и в тактике. Причем тактике новой, для противника совершенно неожиданной. Когда-то македонская фаланга с легкостью громила превосходящие ее по всем статьям армии лишь потому, что у нее не было слабых мест. Нечто подобное Коля готовил и Феогносту (Козленкову он говорил, что пусть братец приведет на Ходынку юродивых хоть со всей России, его отряд опрокинет их первым же ударом).
Я уже рассказывал тебе, что прежде одной из Нининых соседок была бывшая фрейлина императорского двора и – естественно, тоже бывшая – владелица их особняка. Жила она вместе с дочерью, переписывавшей ноты для консерваторских музыкантов.
Обе для Козленкова – предмет особой ненависти. В конце концов он их и выжил, а комнату занял ученик Циолковского.
Эта фрейлина была, в сущности, счастливым человеком. Она сумела так подгадать, что незадолго перед семнадцатым годом у нее случился удар, и она впала в старческое слабоумие. А дальше любые попытки дочери объяснить ей, что в стране произошло, оказывались тщетны. Коммунальная квартира, где все они теперь жили, раньше в особняке была парадной залой и предназначалась для больших приемов. Там было три редкой красоты голландских изразцовых камина, прекрасная лепнина по потолку, но особенно хорош был паркет, сделанный из шестнадцати сортов твердой бразильской древесины, от абсолютно черного до розового и лимонного. Он был не просто уложен в шашечку, под ногами была целая картина, напоминающая убранство недавно раскопанных ассирийских храмов. В центре – взирающие друг на друга огромные крылатые то ли львы, то ли тигры. К сожалению, фантастические звери для революции оказались чересчур велики, когда залу перегородками делили на комнаты, рассекли и их. Но это к слову.
Не разумевшая современного момента фрейлина каждое утро, стоя чуть не по часу в очереди в общую уборную – соседей бесило, что она по-прежнему звала ее туалетной комнатой, – иногда печально осведомлялась у дочери, откуда в доме столько чужих, не знакомых ей людей, на что та заученно отвечала: «У нас, маман, сегодня прием», – после чего старушка, кокетливо всплеснув ручками, говорила: «Как же, Наденька, позавчера прием, вчера, сегодня тоже прием; но ведь мы так разоримся!»
Дочь ее, Наденька, еще до революции сделалась страстной антропософкой, почти полтора года она прожила со Штейнером в Гетенауме, потом вернулась в Россию, но и здесь продолжала поддерживать все старые связи. В частности, именно она, в юности проучившись несколько лет в Вагановском училище при Большом театре, ставила для антропософов эвритмические танцы. Раз в неделю, обычно по воскресеньям, у Наденьки собиралось по шесть-семь последовательниц Штейнера; они переодевались в длинные белые одеяния и самозабвенно, в то же время грациозно, плавно, танцевали одну за другой все буквы штейнеровского языка. Время от времени в этих репетициях участвовала Лемникова, танцы антропософок случалось видеть и Коле.