Воскрешение Малороссии
Шрифт:
Несмотря на то, что в 1881 году народовольцы взорвали бомбой Александра II, и всю империю трясло, как в лихорадке, разрешение на выпуск «Киевской старины» было получено невероятно легко, В Петербурге у киевских энтузиастов обнаружилась серьезная лапа — старший брат Лазаревского Василий Матвеевич, который занимал должность члена совета Главного управления по делам печати и имперского Министерства внзпгренних дел. Только освобождение от предварительной цензуры выхлопотать не уда-лось — этим правом могли пользоваться лишь московские и петербургские частные издания.
Сложнее было найти деньги. Но их отстегнул известный украинский богач и меценат Василий Федорович Симиренко, которого ни за что нельзя путать с
Редактор «Киевской старины» надолго запомнился жителям города. Он ходил всегда в цилиндре, черном пальто, с сигарой в зубах и зонтиком, несмотря ни на какую погоду. З^л в квартире неподалеку от Софиевского собора, где заправлял его брат, и никогда не разлучался дома с котом Митридатом, который даже спал вместе с хозяином на одном диване. Жена Феофана Лебединцева умерла, дочь училась в гимназии. Поэтому редакция «Киевской старины» находилась прямо у него на квартире. Тут правили рукописи, принимали авторов и отмечали выход очередного номера.
Проснувшись, выпив кофе по-варшавски со взбитой пенкой (эту привычку он привез из Польши) и поиграв с котом, Лебединцев надевал цилиндр и отправлялся по редакторским делам — в типогграфию Корчак-Новицкого на соседней Михайловской улице, к цензору на Екатерининскую (теперь Липскую) улицу или в художественное заведение Кульженко на Пушкинской, которая называлась тогда Ново-Елизаветинской и еще даже не была покрыта брусчаткой.
Местная власть к журналу благоволила — губернский учебный округ даже рекомендовал его для подписки всем гимназиям. Вскоре «Киевская старина» стала любимым чтением генерал-губернатора Драгомирова — известного украинофила. Генерал сам баловался литературой, опубликовал целую критическую книгу о Льве Толстом, утверждая, что тот «неправильно» изображает войну, а номера журнала читал еще в гранках — на его страницах любимые Драгомировым запорожцы то и дело лили кровь и грабили. Тем же баловались татары и поляки. А рядом публиковались воспоминания о пьяных загулах Тараса Шевченко и отчеты о процессах ведьм при Гетманщине. В XIX веке «Киевская старина» была куда более честным и откровенным изданием на историческую тему, чем советские и нынешние украинские журналы. Она не боялась натурализма.
Тем не менее количество подписчиков журнала никогда не превышало 750 человек — ровно столько было во всей Украине любителей родной истории. Ежегодный дефицит «Киевской старины» колебался в пределах двух-трех тысяч рублей. Покрывали его меценаты — тот же Симиренко, Евгений Чикаленко и Василий Тарковский.
К сожалению, не обходилось без научных интриг. В конце XIX века уже после смерти Лебединцева журнал объявил конкурс на лучшую историю Украины, назначив премию в 1000 рублей. На конкурс подали только одну (!) книгу — ее автором была замечательная женщина-историк Александра Ефименко. Однако Антонович с компанией из зависти премию так и не выплатили, а книгу не опубликовали — она вышла без них через несколько лет в Петербурге. Увы, великая украинская жаба не обошла стороной и редакцию «Киевской старины»...
Глава 32.
Спасибо праву крепостному!!!
150 лет назад Александр II освободил крестьян. Я знаю, что сейчас на меня опять все набросятся и начнут клеить на МОЮ благородную шкуру ярлыки «консерватора» и «мракобеса». Но, тем не менее, наберусь интеллектуальной смелости и, отринув гнусные либерастические измышления, встану навытяжку под царскими портретами
от
Спасибо за город Санкт-Петербург красоты небывалой, на твоих костях отстроенный! Спасибо за «негра» Пушкина — лютого рабовладельца, жизнь на руках крепостной крестьянки Арины Яковлевой начавшего и на руках крепостного же лакея завершившего. (Тот его после дуэли, как дитя малое, в шубу завернутое, на руках на второй этаж квартиры на Мойке внес.)
За Лермонтова спасибо. И за Грибоедова. За Гоголя, на деньги мужиков из деревни Васильевка в Нежинском лицее выученного. За Толстого. И за Тургенева с его «Му-Му». Ибо не будь крепостного права, ни Тургенева, ни «Му-Му» не было бы!
За основоположников малороссийской литературы нашей — Котляревского и Квитку-Основьяненко — особое спасибо! Ты, право крепостное, дало им досуг для написания бессмертной «Энеиды» и сопливой «Маруси». А также — «Наталки Полтавки» и «Шельменко-денщйка» – которыми начался украинский театр.
Господи! Даже страшно представить, какая катастрофа случилась бы, не будь тебя, трижды проклятое крепостничество, в наших краях! О чем бы писал Тарас Григорьевич? Где искал бы темы для творчества? В честь кого учередили бы Шевченковскую премию? И чем бы мучали детишек в школе, не сочини «батько Тарас», сам ни дня не ходивший на панщину, хрестоматийное «На панщині пшеницю жала»? Сонетами Петрарки? Какой кошмар!
Целая индустрия паразитирования на памяти Шевченко с кормлением бесчисленных «драчей» в Шевченковском комитете, ищущих очередную «черную ворону», дабы отметить ее холопской наградой, ни дня не смогла бы просуществовать на свете. Повода не было бы.
А теперь без шуток. Я не являюсь ни сторонником, ни противником крепостного права. Глупо протестовать против того, чего нет и отстаивать несуществующее глупо. Пусть стулья ломает гоголевский учитель истории. А я за то, чтобы мы представляли ту эпоху чуть объективнее и полнее.
Знаете ли вы, что во времена того же Шевченко крепостных нельзя было продавать без земли? Можно было только вместе с деревней. Это все равно, что колхоз помещика Троекурова передать под управление помещика Собакевича. Но ни разрывать семьи, ни торговать мужиками и бабами «в розницу» в самодержавной России Николая I не разрешалось.
Труд крепостного крестьянина был намного легче, чем работа колхозника во времена Сталина. Барщина была ограничена тремя днями. Три дня работаешь на пана. Три дня на себя. И один день — воскресенье — отдаешь Богу. То есть отдыхаешь.
Существовали строжайшие «Инвентарные правила» — специальный кодекс, изданный имперской властью, который предписывал, что имеет право помещик требовать от крестьян и чего он ни в коем случае не может требовать.
Так случилось, что на Правобережной Украине, попавшей в состав Российской империи после Третьего раздела Польши в 1795 году, большинство помещиков были поляками-католиками, а мужики — православными. Петербургское правительство считало последних «русскими» и стремилось защитить от произвола господ. Киевский генерал-губернатор Дмитрий Бибиков — современник Шевченко — вызывал нерадивых польских помещиков в Киев и заставлял их вместо развлечений штудировать эти самые «Инвентарные правила» до посинения. А потом лично принимал «экзамен» и напутствовал очередного душевладельца ободряющей фразой: «Теперь поезжайте домой; я не сомневаюсь, что вы хорошо будете управлять имением».