Воскрешенные
Шрифт:
Агрессия Дарха погасла — он понял, что, если уйдет Денис, с ним уйду я, а он по какой-то причине не хотел этого. По этой же самой причине листьев на камне сохло ровно столько, сколько нужно для одного раза, и унести с собой, реши я оставить Дарха, мне было бы нечего.
Денис, все еще счастливый, уселся рядом со мной на траву, а Дарх устроился поодаль, давая понять, что он может слышать наш разговор, но не интересуется им.
— Ты нашел душу?
На секунду Денис замер, будто не ожидал от меня этого вопроса, да еще заданного так прямо и грубо, и не знал, насколько серьезно я спрашивала.
— Да, — опустив
В его ответе меня, на самом деле, волновало все, и не только слова, а больше — интонация и мельчайшая мимика, которые показали бы, насколько знаком мне этот человек. Или уже не человек.
Он посмотрел исподлобья, чуть скривив кончики губ в виноватой улыбке.
— Куда? — утихомиривая радостно ухнувшее сердце, спросила я.
Перед ответом он снова потупился. Это было непривычно для Дениса, но именно это и доказывало окончательно, что он вернулся — никто, кроме него, не смог бы измениться именно так.
— В свои песни.
Дарх навострил уши. Я тоже.
Он вложил душу в песни. Затасканная фраза. Странно.
— Помнишь, — получив мое внимание, как долгожданный подарок, продолжил Денис, — я рассказывал, что мои фонограммы крутила за свои некая группа? Так вот, они написали мне, когда я был больнице — им было нужно, чтобы я спел живьем на концерте. Они втиснулись в программу концерта, думая, что проскочат с записью голоса, как обычно, но оказалось, что там эта возможность технически отрезана. Знаешь, в то время я был в таком состоянии, что не мог ни с кем спорить. Не апатия, а придушенная злоба… чувствовал себя слабым, но испытывал жесточайшую потребность как-то действовать. И я согласился.
Сощурив глаза, он посмотрел на занимавшийся закат, и было ясно, что он до сих пор еще не пережил того, что с ним случилось.
— Стою на сцене, пою. Даже не думаю о том, что пою. Много раз это пел, поэтому голос работает автоматически. Людей не вижу, никого. Но вдруг начинаю чувствовать, как люди — все, и в зале, и на сцене, и за сценой, вливают в меня силу. Они так слушали песню, что самих себя забыли, они целиком были в ней. Они уже знали ее и любили, и даже то, что я пою механически, их не сбило — они слышали ее так, как я пел до смерти. Когда это до меня дошло, я вспомнил, как ее написал. Какой смысл был в ее словах, в ритме, в паузах… И то, что я тогда, в прошедшей жизни, чувствовал, стало ко мне возвращаться. И я понял, каким мне нравится быть: что думать, что чувствовать, как поступать — я нашел свою душу! Я пел, а люди отдавали все больше и больше. Они не контролировали тот поток, свои жизненные силы, которые вливали в меня, и чем дальше, тем яснее было, что я не в состоянии вместить столько. Но во мне проснулся интерес — вмещу или нет? И что случится, когда переполнюсь?
И тут меня буквально расперло изнутри. Я действительно переполнился, и то, чем накачали меня люди, вдруг вспыхнуло… Я вспыхнул. Понимаешь, я не чувствовал своего тела. Хуже того, я увидел весь зал сверху, из-под самой крыши. Это меня напугало. Я подумал, что опять умираю, и очень сильно захотел остаться жить. Я захотел домой. Знаешь… в следующий миг я оказался дома. В своем теле, в доме родителей, на своей кровати! За тысячи километров от того места, где был миг назад! Я подумал, что, если не умер, то сошел с ума.
Дома никого не было. Я прошел по квартире —
Пока говорил, Денис постоянно поглядывал на Дарха.
Дарх сжал кулаками виски. Он испытывал чистую, концентрированную, наисильнейшую зависть — то, что было для него заветной и несбывшейся мечтой, Денис получил просто так, не прося и не ожидая, не готовясь и не надеясь. Ни от кого не завися.
Всё сходится. Его человеческое тело изменено. Кровь Перворожденных — протокровь — начала изменять его еще четырнадцать лет назад, и он умер в человеческом теле, и был воскрешен с заменой большей части тканей организма на иные, из другого, нечеловеческого вещества. Душа его всегда была огромной настолько, что никакие грехи не могли ослабить ее мощного излучения.
— ТЫ СТАЛ БОГОМ, — с трудом произнесла я.
А внутри — пустота. Я не предвидела такого. Как и сам Денис, это было слишком.
Он смотрел на меня долго, стараясь понять. Он тоже не мог предположить такого объяснения свои странностям. И, кажется, это было совсем не то, чем он хотел бы их объяснить. Наверное, он опять меня возненавидит.
— А это лечится? — вдруг жалобно спросил он.
Дарх возмущено поднял голову.
— Боюсь, что нет…
— Это не болезнь! — воскликнул Дарх. — Это величайшая милость мудрейших из богов, это лучшее, что может произойти с человеком! Об этом молят, это видят в самых смелых мечтах, это единственное, ради чего стоит жить в дурацкой человеческой шкуре!
— Каких мудрейших богов? — растерянно спросил Денис.
Дарх поперхнулся собственными словами. Этого и он не мог понять — если не по воле старшего и опытного, без его наставлений и поддержки, то КАК?
— У тебя нет покровителя, — удивленно произнес он. — Тебе некому верить. Тебе никто не поможет.
И его тон, непередаваемо значительный, рассказал многое о том, как неуютно и страшно молодым богам в многоратно выросшем мире.
Но это были именно те слова, которые для Дениса прозвучали, как вызов.
— Покровитель — это кто? — уже иначе, без единого признака слабости, спросил он.
— Тот, кто изменил и воскресил, — устало ответил Дарх.
Денис задумался, а потом расхохотался:
— Так ведь это ты!
— Ну знаешь… — хотя такой вывод напрашивался, сразу открестилась я.
— О-о-о! — простонал Дарх, и я узнала его прежнего, исходящего едкой злобой. — Перворожденные! Ты явилась на Землю, чтобы подчинить ее себе?! Вот так, легко, играючи, изменить порядок, складывавшийся тысячелетиями?! Только бог может стать покровителем — ведь это же ясно и естественно. Так не должно быть — трехмерный помыкает богом?!