Воскресное утро
Шрифт:
— Знаешь Лаврентий, я читал и читаю книги потомков, слушал их слова о гибели 27 миллионов советских людей, видел, с какой ненавистью они относятся к немецким захватчикам, но только сейчас я понял, какое страшное испытание нас ждет. Такие женщины! Девочки! Шли на смерть, жертвуя собой ради Победы, о которой они даже ничего не знали, но до последнего мгновения своей жизни свято в нее верили. Мы! Я! Ты! Все мы! Те, кто руководит Советским Союзом, должны сделать все, чтобы таких смертей было меньше. Мы должны соответствовать народу, который дал нам право управлять собой. Все, что нам передали или еще передают потомки, должно нами быть изучено до мельчайших подробностей. Мы должны исключить все ошибки допущенные нами в той истории. Все! И карать мы будем в первую очередь тех, кто не исправит ошибок, зная о них.
Помолчав, Сталин продолжил:
— Ты посмотри еще раз дела тех, кто сейчас у нас находится под следствием как вредитель или шпион. Может так случится, что вредители не они, а те, кто остался на свободе. В общем, с биографиями всех, кто есть в материалах потомков нужно серьезно поработать.
21 июня 1941 года. Аэродром «Бобруйск»
21 июня, сразу после завтрака, весь личный состав обоих полков разошелся предварительную подготовку. И если у полка реактивщиков эти занятия заняли часа полтора и свелись к отработке маршрутов и районов патрулирования, и им не нужно было отрабатывать взаимодействие в парах, в ходе планируемого пилотажа входа в атаку, атаки и выход из атаки, то у летчиков 161 полка вопросов, требующих разбора и подготовки было много. Во-первых, хотя полк уже и перешел на работу в парах и был разбит на них, но практического опробования этой
Вообще, по этому поводу между Жигаревым, Копцом и Красавиным была дискуссия. Генерал-майор Копец стоял за то, чтобы в первую очередь выбить у немцев истребители, мотивируя, тем, что без них с бомбардировщиками будет справиться легче. Жигарев своего определенного мнения не высказал, а Красавин стоял на позиции выбивания в первую очередь бомбардировщиков. Обоснованием этого взгляда была необходимость оказания хотя бы косвенной помощи своей пехоте. Свои бомбардировщики, ввиду их невысоких летных характеристик для сегодняшнего дня и ожидаемых больших потерь, решили не поднимать. Так вот, помочь пехоте можно было, лишь уменьшая ударную силу второго Воздушного Флота — выбивая бомбардировщики в первую очередь. В итоге Жигарев принял волевое решение, согласившись с предложением Красавина. Все этого лейтенант Егоров не знал, но ему и его товарищам предстояло претворять эту концепцию в жизнь.
Занятия шли до 17.30 с перерывом на обед. В 17.30 пилоты отправились на ранний ужин, и после него состоялся короткий митинг, на котором оба замполита и командиры полков призвали личный состав к верности присяге, любви к социалистической Родине и готовности отдать жизнь за идеалы Революции и независимость Родины. Генерал-майор Красавин в конце лишь пожелал всем удачи и добавил, что будет лучше, если отдавать жизни придется немецким летчикам за их фатерланд, а задача наших летчиков лишь помочь им в этом благородном деле.
По окончании митинга был объявлен отбой для летного и технического составов обоих полков. Самолеты были уже подготовлены. Подъем для техников был запланирован на час ночи, для летчиков на полвторого. На 3 часа был назначен старт трех «МиГ -15 УТИ» — разведчиков и следом шесть пар 1-й эскадрильи «МиГов». Через 45 минут планировался взлет 2-й эскадрильи и еще через 45 минут — 3-й. Еще три разведчика стартовали через полтора часа после старта первой тройки, еще через полтора часа — третья тройка. 161 полк должен был быть в готовности к взлету по команде обзорных РЛС о входе в их зоны больших групп самолетов противника. Для 161 полка в связи с наличием у них радиосвязи придумали систему «пароль — отзыв» сменяемую для каждого вылета и доводившуюся от ком. полка до командиров звеньев. Проблемнее было с другими дивизиями и полками. Сложность опознавания самолетов решили немного облегчить заранее определенным эшелоном возврата наших самолетов, не совпадающим с обычными высотами, используемыми немцами. Плюс им было запрещено приближаться к Минску ближе, чем на 50 км. В этом случае в воздух поднимался один из полков 43 ей ИАД, отряженной для защиты Минска. Для них действовал запрет подлета к Минску ближе 15 км. В случае невозможности остановить противника до этого рубежа, они должны были выйти из боя и не мешать работе ПВО города.
21 июня 1941 года. Минск
21 июня начали прибывать по железной дороге передовые части 16-й и 19-й Армий Лукина и Конева. Их тут же отправляли в УРы старой границы на подступах к Минску. Все Штабы БОВО, ВВС, НКВД — перебрались в полевые пункты управления. В должность Командующего Западным Фронтом вступил Генерал армии Жуков Г.К., Генерал армии Павлов был назначен его заместителем и в данный момент занимался подготовкой УРОв и размещением войск в них. Особый Корпус РГК, используя все имеющиеся танки дивизий, интенсивно проводил обкатку личного состава прибывающих частей. Готовились данные для создания сетей радиосвязи — потомки поделились имеющимися в их распоряжении радиостанциями — в батальоны стрелковых дивизий корпуса были переданы все имеющиеся тактические радиостанции Р-105 и Р-107, две командных радиостанции Р-140 в Минске и Москве обеспечивали прямой канал, закрытый ЗАСом временной (для 70-х годов) стойкости, взломать которую в условиях 1941 года немцам было не под силу. Все радиостанции — включая и Р-105,107 — охранялись дополнительно. Ежедневно, с командирами всех степеней дивизий, входящих в корпус, проводились теоретические занятия по тактике и организации взаимодействия. После обкатки планировались тактические полевые занятия в составе «мотострелковый (танковый) взвод 134 МСП-стрелковая (мотострелковая-танковая) рота» дивизий РККА. Одновременно артиллеристы точно так же отрабатывали взаимодействие с артполками, используя возможности инструментальной арт. разведки и управления огнем потомков. На этот компонент борьбы с вермахтом были обоснованные серьезные надежды. Похуже дело обстояло у ПВОшников. Максимум, чем могли помочь потомки — указать курс, высоту, скорость целей. А уж в стрельбе помочь не могли. В Штаб Корпуса иногда заезжали машинисты из их времени — Смотрыкин и Баранов, пока шла разгрузка-погрузка эшелонов. Они беспрерывно курсировали по маршруту Москва — Минск — Москва. Сначала им было очень тяжело, но к ним сразу же прикрепили опытных машинистов, которые, так сказать, без отрыва от производства успешно осваивали управление и обслуживание тепловозов. К каждому из тепловозов прикрепили по одному купейному вагону, в которых бригадам можно было отдохнуть. Поэтому сейчас и втянулись, и полегче стало. Хвастались, что так как каждый из них водил в 5 раз более тяжелый поезд, нежели обычный, то по распоряжению Сталина и зарплату им положили в 5 раз большую. В общем — в перспективе они были не бедными людьми.
21 июня 1941 года. Москва
Утром Сталин вместе с Берией и Шапошниковым смотрел очередной фильм потомков. Выбрал для просмотра фильм «Они сражались за Родину!». Да, научились потомки снимать фильмы о войне и простых солдатах на ней. В эпизоде построения полка старый маршал что-то подозрительно стал сморкаться. А после просмотра задумчиво заметил: "У меня создалось такое впечатление, что многие из артистов реально прошли войну. Настолько они естественно выглядели в картине», — и ушел от Сталина задумчивый. Последние часы были самыми мучительными. Все что они могли сделать за эти пять сумасшедших суток — они сделали. Теперь оставалось самое трудное — ждать. Примерно в 10 часов позвонил Молотов и сообщил, что Маннергейм от личной встречи отказался, но письмо в посольстве приняли.
Сталин стоял у окна и размышлял. Потом произнес: «Кто не спрятался — я не виноват!». Пошел к столу, на котором лежала
«Здравствуйте, товарищ Сталин! Раз судьба дала мне и всем моим товарищам по этим событиям второй шанс прожить еще раз часть своей жизни, я, как коммунист, не имею права не описать принципиальные моменты жизни нашего общества после Вашей смерти. Я думаю, товарищи военные расскажут Вам все, что знают они. Я же опишу отдельные моменты нашей гражданской и партийной жизни. Пишу это я потому, что эти моменты создают тенденцию, которая может нас привести к потере завоеваний социализма.
Я родился и вырос в смоленской деревне. На моих глазах происходил переход деревни от частно-собственнического образа жизни к колхозному. Да, было непросто! Первые председатели колхозов зачастую пытались использовать общественный труд себе в прибыль, записывая лишние трудодни своим родственникам. Но в деревне ничего скрыть нельзя — такие председатели руководили колхозом не более года и с позором выгонялись с должности. Постепенно люди разобрались с тем, кто может быть председателем, а кого и близко к власти подпускать нельзя. И деревня начала оживать. И тут война. Подростком я вместе с односельчанами пережил то, как 4 раза фронт прокатывался через нашу деревню. Мы жили в землянке, ели лебеду, но верили, что победим. Нам повезло — так как в деревне к моменту ухода немцев домов не осталось — нас не сожгли вместе с домами как соседнюю деревню. После ухода немцев наши матери и мы, пацаны, на своих плечах за 50–70 км носили в мешках семенное зерно со станции, пахали землю на себе и на уцелевших коровах. Но каждый свято верил, что закончится война, и мы все станем жить еще лучше, чем до войны.
И вот война закончилась. Стали возвращаться домой фронтовики. Мало их было. Сейчас мне известно, что из 2,2 миллиона жителей области в боях погибло около 400 000 и 360 000 уничтожили немцы мирного населения нашей области. То есть погиб каждый третий житель. Но, тем не менее, деревни оживали, и жизнь помаленьку налаживалась. Я сумел поступить в институт, там же вступил в партию и, так получилось, что партийная работа стала моей основной. На сегодня я — секретарь парторганизации колхоза-миллионера. И как бы все и у меня и нашего хозяйства неплохо. Однако, как я уже писал выше, стали заметны тенденции, которые меня настораживают и которые я, как коммунист, не могу обойти молчанием.
После Вашей смерти Вас оклеветали Ваши же бывшие подчиненные и соратники. Вынос Вашего тела из Мавзолея, снос памятников — все это происходило на моих глазах. В Высшей Партийной Школе я ознакомился с материалами 20 партсъезда, на котором Вас обвинили в культе личности. Но на этом они не остановились — Хрущев и его окружение начали постепенно, исподволь уничтожать завоевания социализма и социалистической демократии. В селе заменили выборы председателей колхозов назначением партийных руководителей, не справившихся с задачами в других отраслях. Вы понимаете, к чему это ведет. Эти люди всеми правдами и неправдами старались побыстрее выбраться из деревни. Жизнь колхозников, их чаяния и надежды, их будущее — не волновало этих «управленцев».
Далее, под маской улучшения жизненных условий колхозников провели укрупнение колхозов — объединили один прибыльный с несколькими убыточными колхозами и для уменьшения издержек переселили колхозников из деревень на центральную усадьбу. Вы помните, как проходила коллективизация. Так вот и укрупнение, а по сути, лишение крестьянина родового места, привело к массовому оттоку рабочей силы из деревни в города. У меня кровью обливается сердце, когда я проезжаю мимо брошенных и разгромленных деревень или мест где они когда-то стояли и в них жили люди, рождались дети и на погостах, ныне заброшенных, хоронили стариков. Особенно это заметно у нас, в областях, примыкающих к Москве. Москва — как пылесос втягивает в себя трудовые ресурсы с окрестных областей, делая их безлюдными. Вот пример нашего колхоза-миллионера — ежегодно на уборочную мы вынуждены на 1–2 месяца привлекать школьников, студентов, военнослужащих, рабочих и служащих городских предприятий. Иначе нам не собрать урожай. Сейчас это называется «битва за урожай». Мы хотя бы платим деньги за эту работу, включая и школьников, но многие хозяйства не могут и платить. И тем удивительнее, что собранное с таким трудом нами не доходит до покупателя, сгнивая на базах. Более того! Наша область — как никакая другая богата выпасами, травами и сеном. Тем не менее, зачастую коровы зимой едят заготовленные рабочими из города еловые веники. К весне они уже не могут стоять самостоятельно и их подвешивают на веревках к потолку фермы. Это позор!
Далее, на сегодняшний день мы проигрываем миру капитала в уровне жизни. Я понимаю, нам нужно иметь современное оружие и его должно быть столько, чтобы никто не посмел на нас напасть. Но в наше время налицо перекос в производстве оружия, вместо товаров потребления. Нарастает дефицит и этим активно пользуются преступные элементы и просто люди нечистые на руку. Ленин учил нас, что в борьбе социализма и капитализма выиграет тот, у кого выше производительность труда. И, похоже, наши руководители забыли эту мысль классика. Мы начинаем проигрывать эту гонку.
К тому же, после Вашей смерти партийные руководители всех уровней были выведены из-под надзора органов безопасности. Налицо создание неподсудной касты управленцев, под маской партийных органов. Карьеризм расцвел в полную силу. И мне кажется, если наступит время испытаний, эти люди предадут дело социализма, не задумываясь, в угоду своим потребительским интересам.
Я занимаю небольшой пост, находясь на земле в глубинке России, но то, что я Вам описал — видно даже здесь. Что происходит выше — я могу только догадываться. На моей родной земле только последние 10 лет как начали строить дороги, вместо разрушенных войной. Зато та же Прибалтика выглядит как витрина. Только вряд ли этим мы сможем купить их преданность, и вряд ли они заменят в окопах Василия Теркина и других смоленских мужичков, если снова на нашу землю придет война.
Очень надеюсь, что смог донести до Вас боль моего сердца. Верю, что второй раз у нас получится лучше. С уважением секретарь партийной организации колхоза»….» член партии с 1953 года……»
Сталин встал из-за стола, раскурил трубку и, подойдя к окну, подумал: «А может и правы были те, кто на 17 съезде отстаивал позицию о продолжении классовой борьбы. Просто в этой борьбе поменялись противники».
22 июня 1941 года. Западный Фронт. Война в воздухе
Егоров так и не смог заснуть. Ворочался, в голову лезли разные глупые мысли, за которые даже перед самим собой было стыдно. То ему представлялось, как он вернется победителем из боев и все, особенно Ленка, об этом будут знать. И он гордый и немного важный подойдет к ней…, дальше его фантазия заходила в тупик. Что он ей скажет? Что любит ее? Так они знакомы ровно два с половиной дня. Как то это…. То ему представлялось, что его собьют и очень хотелось, чтобы она переживала. В общем, хорошо, что где-то около двух ночи сначала тихонько засвистели, постепенно переходя в грохот, прогреваемые двигатели реактивных МиГов. В 3 утра, разрывая еще ночное небо звуком двигателей на взлетном режиме, пара за парой ушли на запад разведчики и первая эскадрилья.
Майор Семенов, теперь летчик-наблюдатель, был определен в экипаж к летчику Виталию Александрову, невысокому и немногословному татарину. В 3.45 их разведчик МиГ -15 УТИ пересек государственную границу Советского Союза и углубился на территорию оккупированной Польши. Задачей для него было обнаружение аэродромов люфтваффе. Расположившись на высоте 8 км, они в течение часа высматривали цели в выделенном для разведки квадрате. Ориентировались по колоннам самолетов идущих по направлению на восток — запад и обратно. Бетонные ВПП были прекрасно видны и с восьмикилометровой высоты. Хуже дело обстояло с грунтовыми аэродромами рассредоточения. Здесь цель можно было заметить только по кружащим перед посадкой, и иногда по пыльному следу взлетающих самолетов. Дважды их пытались сбить или хотя бы выгнать из квадрата. Сначала открыла огонь крупнокалиберная зенитная артиллерия и, хотя стрельба на этой высоте была малоэффективна, они поднялись еще на две тысячи выше и немцы, поняв бесполезность своей затеи, прекратили стрельбу. Зато теперь их попыталась атаковать пара «мессеров». Подняться-то эта пара поднялась, но пока Степан осматривал землю, летчик внимательно следил за воздушной обстановкой. Поэтому приближение «мессеров» не прошло незамеченным, МиГ вдвое увеличил скорость и поднялся еще на две тысячи выше. «Мессеры» так и не выполнив задачи, ушли в низ. Семенов старательно заносил на карту не только обнаруженные аэродромы, но и все, что удалось разглядеть. В общем, получилось не мало. Закончив разведку, МиГ снизился до шести тысяч и пошел на восток. Над госграницей и немного восточнее кипели воздушные бои. Десятки, сотни самолетов расцветили небо пулеметными и пушечными трассами, дымными росчерками падающих машин, белыми одуванчиками парашютов.