Воскресные охотники. Юмористические рассказы о похождениях столичных подгородных охотников
Шрифт:
– Так я и знал, так я и предрекал, что эти выводки доктору Богдану Карлычу достанутся. Какой вы теперь охотник! Вам теперь не дойти до выводков-то!
– Врешь. В лучшем виде дойду, дай только мне в аппетит войти и позавтракать хорошенько, – отвечал Петр Михайлыч. – Вот Анисья грибы изжарит, я в аппетит войду – и после завтрака отправимся. Куда нам торопиться? Над нами не каплет.
Егерь махнул рукой.
– А к двенадцати часам, того и гляди, доктор Богдан Карлыч приедет. Он обещался сегодня приехать. Приедет и потребует, чтобы я с ним на охоту шел и дичь ему указал.
– А ты не
– Как я могу не ходить, ежели я свободен? Доктор такой же член охотничьего общества, такие же деньги платит, как и вы.
– Врешь, опять врешь. Ты не свободен, ты занят, ты со мной, и как только доктор подъедет с избе, так мы с тобой и отправимся.
– Да ведь у вас уж и теперь ножной инструмент плохо действует, так как же отправляться-то?
– А Стакан-то на что? Стакан довезет до выводков. Стакан! Ты тут?
– Здесь, ваша милость, – послышалось из-за перегородки, и показался мужик Степан. – Могу ли я отойти от вашей милости, коли вы тут! Мы все дела бросим, а около вашей чести будем присутствовать.
– Так закладывай лошадь в тележку. На выводков со мной поедешь! – отдал приказ Петр Михайлыч.
– В один монумент, ваше степенство! – засуетился мужик.
– Стой, стой! – остановил его егерь. – Твое руководство будет ни при чем. Не доедем мы, Петр Михайлыч, до выводков на лошади. Ведь это в Кувалдинском лесу, а там и проезжей дороги нет, – обратился он к охотнику.
– Есть. Я до Акима Михайлова сторожки на прошлой неделе ездил, – сказал мужик.
– А от Акима Михайлова сторожки еще около трех верст до выводков, а Петр Михайлыч сегодня нешто ходок!
– Я на три версты не ходок? Нет, это ты врешь, Анфилоша. Точно, что я теперь поослабел малость, но вот как подзакушу грибками, так три-то версты в лучшем виде… Запрягай, запрягай, Стакан! Полдороги ты меня подвезешь, а полдороги я с Амфилошей – и в лучшем виде выводков подстрелим.
– Да вам теперь, Петр Михайлыч, не только что в куропатку, а в сидячего гуся не попасть, – отвечал егерь.
– Мне не попасть? Мне? Нет, это ты оставь. Я, хвативши-то горького до слез, еще лучше стреляю. Помнишь, на уток-то ходили? Как я был пьян! А три утки подстрелил. Живо, Стакан! Одна нога здесь, а другая чтоб там!
Мужик побежал запрягать лошадь.
– Петр Михайлыч! – кричала из кухни Анисья. – Грибы-то вам не подать ли на огород? Все-таки бы вас там воздушком пообдуло.
– На огород? Правильно. Давай на огород, – откликнулся охотник. – Тащи туда, Амфилотей, водку. Где моя шапка? Нет, уж доктору выводков не заполучить. Мы ему утрем нос.
Началось переселение на огород, находящийся на задах избы. Егерь ворчал, но все-таки перенес туда водку. Через четверть часа Петр Михайлыч и егерь сидели на огороде под старой вишней, усеянной ягодами. Перед ними на врытом в землю столике шипели грибы на сковородке, стояла бутылка и стаканчики.
– Наливай мне и себе, Амфилотей, – говорил егерю Петр Михайлыч. – Вот я сейчас выпью, подзакушу и не только что на куропаток, а хоть на медведя готов.
– Да уж теперь пейте, теперь все равно, – отвечал недовольным тоном егерь.
На огороде из-за кустов смородины показался деревенский мальчишка без шапки и босиком. Он тащил что-то в тряпке.
– Есть
– Ах, шут гороховый! Так и есть, раки… – улыбнулся Петр Михайлыч. – Ну, спасибо Степке. Раков теперь любопытно поесть. Вот что, Амфилоша, мне аппетит дает, когда я с похмелья… Раки. Съем я хоть штук пять – и хоть быка мне тогда на еду подавай. Стащи-ка Анисье да вели сварить. Чего ты усами-то шевелишь, как таракан? Тащи.
– Да уж теперь сколько хотите чудите! Все равно не видать вам выводков, – махнул рукой егерь и понес варить раков.
Петр Михайлыч дал мальчишке пятиалтынный. Тот почесал затылок и заговорил:
– Нельзя, дяденька, за пятиалтынный. Мало. Из этих денег я должен Степану на бутылку пива отдать за то, что он мне вас на раков подсватал, а отдам я ему восемь копеек на пиво, так что же мне-то останется?
– Вон, постреленок! – закричал на него Петр Михайлыч.
– Прибавьте, дяденька, хоть немного, – пятился мальчишка. – Вы добрый. Вы вчера Агашке за двадцать раков полтину дали.
– Так ведь то Агашка, девка разлюли-малина, а ты паршивец. Присылай сюда опять Агашку – еще гривенник получишь.
– Агашка сегодня у лавочника дрова складывает. Ей недосужно.
– На еще пятачок и провались отсюда! – швырнул мальчишке Петр Михайлыч медный пятак.
Мальчик поднял медный пятак, улыбнулся и, пятясь, спросил:
– А Агашку приведу, так еще гривенник дадите?
– Агашку и еще какую-нибудь девку показистее приведи, тогда и пятиалтынный дам. Только чтобы и вторая была из голосистых и умела песни петь.
– Хорошо, хорошо… Я вам, дяденька, даже трех предоставлю – и все первые песенницы по нашей деревне, – проговорил мальчишка и побежал с огорода.
На улице раздались бубенчики. Показался егерь.
– Как я сказал, что доктор Богдан Карлыч на охоту приедет, так и вышло, – говорил он Петру Михайлычу. – Приехал ведь. Ну, теперь проститесь с выводками. – Мои выводки, мои. Никому их не уступлю, Наливай, Амфилоша, и выпьем, – отвечал охотник и, взяв на вилку со сковородки гриб, приготовился им закусывать.
На огород входил охотник доктор Богдан Карлыч, худой и высокий старик из обрусевших немцев. Одет он был в новый охотничий костюм из рыжего верблюжьего сукна, с громадными металлическими пуговицами, на которых были изображены выпуклые кабаньи головы, а на голове имел черную тирольскую шляпу с пером. Костюм был опоясан широким шитым гарусом поясом, и на нем аккуратно висели: небольшая фляжка, оплетенная камышом, кинжал в ножнах с серебряной оправой, кожаный баульчик с сигарами и папиросами и кобура с револьвером. В баульчике и в кобуре также были вставлены вышивки – в баульчике бисерная, а в кобуре гарусная. Ноги его были обуты в полусапожки с необычайной толщины подошвами, а от полусапожек доходили до колен штиблеты из какой-то непромокаемой материи, застегнутые сбоку на металлические пуговицы. Он курил окурок сигары, вправленный опять-таки в бисерный мундштук и, как журавль, шагал большими шагами по огороду на своих длинных ногах.