Воскресшая душа
Шрифт:
– Трое, трое, – подтвердил Метла. – Кто третий – не знаем, не то стонет, не то мычит. Брыкается, а не говорит кто…
– А вот сейчас, – ответил Митька. – Мне Сергей Федорович на всякий случай фонарик махонький дал.
Раздалось слабое чирканье спички.
– Кажи! – приказал Митька, когда сверкнул огонек.
– Идут! – крикнул Зуй, обладавший острым слухом и зрением. – Огонь мелькает! Гаси скорее!
Митька в одно мгновение потушил фонарик и зашептал:
– Метла, на скорее фонаришко да спички… Сторожа
– Постой, где ждать будешь?
– На проспекте, налево, пивная… Смирно сидите!
Все затихло. Дмитрий смело направился навстречу шедшим издали с другого конца кладбища сторожам.
– Здравствуйте еще раз! – остановил он их.
– А, это все еще вы! – узнал его один из сторожей. – А мы думали, что вы давно ушли.
По дружелюбности встречи можно было судить, что Митьке удалось обойти сторожей. Он действительно сумел войти к ним в доверие, угостив их оставшейся у него сороковкой.
– Какое там ушел, – самым простодушным тоном ответил он. – Заплутался я тут у вас… Уж ходил-ходил! Аж страшно стало! Сердцем и душой обрадовался, когда ваш огонек увидел.
Сторожа – их было двое – засмеялись.
– То-то и оно! У нас, брат, такие тут аллеи да ходы, что и днем заблудишься. Да теперь ничего, не бойся, мы тебя прямо на проспект выведем.
Они все вместе шли по мосткам, совсем близко проходившим мимо могилы Нейгофа.
– Теперь-то с вами ни капельки не боюсь! – громко сказал Дмитрий. – Ежели пару пива испить желаете – с нашим удовольствием…
– Можно, – добродушно согласился сторож.
Они прошли, даже не обратив внимания на странный шорох, доносившийся к ним с той стороны, где была выкопанная утром могила.
– Насилу сдержал, проклятущего, – прошептал Метла, когда все стихло и огонь скрылся. – Так и рвется…
– Садани ты его хорошенько, вот и успокоится, – посоветовал Зуй.
– Братцы, не бейте, – послышался жалобный голос. – Только-только очухался.
– Зажигай, Зуй, фонаришко, голос знакомый! – приказал Метла.
Блеснул слабый свет.
– Тьфу ты, чтоб тебя! – осерчал Метла. – Экая нечисть!… И тут под руку подвернулся! Как ты сюда попал?
Как ни слаб был свет фонаря, его все-таки было достаточно, чтобы и Метла, и Зуй узнали в невольном товарище по могиле Козелка.
XXXII
Козелок был бледен, измучен и дрожал так, что слышно было щелканье его зубов.
– Голубчики, братцы, благодетели мои, – лепетал он, – вытащите скорее меня!… Совсем мне невтерпеж… чувств я всяких от страха лишился…
– Погоди, поспеешь! Даром, что ли, мы мучались? – возразили чуть не в один голос Зуй и Метла. – Дай сторублевки достать.
– Нет их, нет сторублевок! – шепнул Козелок.
–
– Да вот так и нет!… И Миньки нет… Убег он, проклятый, и деньги с собой унес…
На мгновение в могиле все стихло. Потом послышались шорох, возня.
– Да что же это такое? – раздался дрожащий голос Метлы. – Ведь не врет: пуста Минькина могила, гроб пустой… Да как же это так? Да разве может такое быть? Покойники забегали…
– Да неужто же пусто? – удивился Зуй. – Да как же это так? Козелок! Чего ты молчишь?
– Брось ты! – остановил его Метла. – Ишь, время нашел. Застанут нас здесь – что тогда будет?
– И впрямь, – согласился Зуй. – Только Митька отвел, а то бы быть беде.
– Вот что, – распорядился Метла, окончательно пришедший в себя, – попусту болтать нечего. Нужно все концы схоронить, чтобы ни единая душа не догадалась, что мы здесь побывали… Вишь, дыра в могиле какая. Вот стенка отбитая… Приставь ее как-нибудь, Зуй, да навались на нее, попридержи, а мы с Козелком глиной да землей завалим, так что все шито-крыто будет… Работай, ребята!
Зуй ощупью нашел оторванную стенку и, несмотря на темноту, ухитрился приладить ее на свое место. Работа закипела.
В то время как босяки переживали минуты страха, Коноплянкин, сидя за буфетом своей чайной, волновался не меньше, чем посланные им на темное дело люди.
„Черт их знает, – размышлял он, – как бы не попались… Тогда беды не расхлебаешь. Выдать не выдадут – народ верный, но все-таки вдруг через них стороной до меня доберутся? Пропал я… А ведь дело-то такое, что всего ожидать можно… Кого это несет?“ – услышал он звонок отворяемой двери.
Он приподнялся за стойкой и с удивлением увидел необычного для трущобной чайной и совершенно незнакомого ему посетителя.
Это был Станислав Федорович Куделинский.
– Вы – Коноплянкин? – подошел он к буфетной стойке.
– Так точно-с, мы!
– Мне с вами нужно поговорить. Нет ли у вас, – Куделинский брезгливо огляделся вокруг, – чего-нибудь почище, и чтобы на виду не было…
– Как же-с, кабинетик имеется для таких особых случаев. Прошу покорно, – и Коноплянкин, отпахнув дверцу за стойкой, жестом руки предложил гостю пройти. – Сейчас огонь зажгу… Ежели по делу, мы завсегда рады…
Он уже сообразил, по какому делу пожаловал к нему этот франтовато одетый господин:
„От Нейгофши! Ежели так, особенно церемониться нечего“.
– Теперь светло, – зажег он лампу и прибавил: – Вот пожалуйте, буфет обойдите только.
Куделинский прошел в ту самую комнатку, в которой за несколько месяцев перед этим несчастный Козодоев приводил в человеческий вид Миньку Гусара.
– Уж не взыщите, – нашел нужным извиниться перед гостем Коноплянкин, – убого у нас тут… Посетитель у нас такой, что роскошества не требует… Чем служить прикажете?