Воскресшие боги

Мережковский Дмитрий Сергеевич

кTO-TO крикнул: -- Пожар!

– - Ну, вот, говорила я, что с огнем играть не следудует- всплеснув руками, воскликнула дама, не одобрявшая хрустальных шаров Леонардо. Другая взвизгнула, приготовляясь упасть в обморок.

– - Успокойтесь, пожара нет,--уверяли одни.
– - Что же такое?
– спрашивали другие.
– - Герцогиня больна!..

– - Умирает! Отравили!--решил кто-то из придворных по внезапному наитию и тотчас же сам поверил своей выдумке.

– - Не может быть! Герцогиня только что была здесь... танцевала...

– -

Разве вы не слышали? Вдова покойного герцога Джан-Галеаццо, Изабелла Арагонская, из мести за мужа... медленным ядом... " -- С нами сила Господня! Из соседней залы долетали звуки музыки. Там ничего не знали. В танце "Венера и Завр" дамы с любезной улыбкой водили своих кавалеров на золотых цепях, как узников, и когда они с томными вздохами падали ниц,--ставили им ногу на спину, как победительницы.

Вбежал камерьере, замахал руками и крикнул музыкантам:

– - Тише, тише! Герцогиня больна...

Все обернулись на крик. Музыка стихла. Одна лишь виола, на которой играл тугой на ухо, подслеповатый старичок, долго еще заливалась в безмолвии жалобно-трепетным звуком.

Служители поспешно пронесли кровать, узкую, длинную, с жестким тюфяком, с двумя поперечными брусьями для головы, двумя колками по обеим сторонам для рук и перекладиною для ног родильницы, сохранявшуюся с незапамятных времен в гардеробных покоях дворца и служившую для родов всем государыням дома Сфорца. Странной и зловещей казалась среди бала, в блеске праздничных огней, над толпой разряженных дам, эта родильная кровать. Все переглянулись и поняли.

– - Ежели от испуга или падения,-- заметила пожилая дама,-- следовало бы немедленно проглотить белок сырого яйца с мелко нарезанными кусочками алого шелка.

Другая уверяла, что красный шелк тут ни при чем, а надо съесть зародыши семи куриных яиц в желтке восьмого.

В это время Ричардетто, войдя в одну из верхних зал, услышал за дверями соседней комнаты такой страшный вопль, что остановился в недоумении и спросил, указывая на дверь, одну из женщин, проходивших с корзинами белья, грелками и сосудами горячей воды: -- Что это?

Она не ответила.

Другая, старая, должно быть, повивальная бабка, посмотрела на него строго и проговорила: -- Ступай, ступай с Богом! Чего торчишь на дороге'только мешаешь. Не место здесь мальчишкам.

Дверь на мгновение приотворилась, и Ричардетто увидел в глубине комнаты, среди беспорядка сорванных одежд и белья, лицо той, которую любил безнадежною деТскою любовью,-- красное, потное, с прядями волос, Прилипших ко лбу, с раскрытым ртом, откуда вылетал нескончаемый вопль. Мальчик побледнел и закрыл лицо руками.

РядоЛ с ним разговаривали шепотом разные кумушки, нянюшки, лекарки, знахарки, повитухи. У каждой было первое средство. Одна предлагала обернуть правую ногу родильницы змеиной кожей; другая -- посадить ее на чугунный котел с кипятком;

третья-подвязать к животу ее шапку супруга; четвертая -дать водки, настоенной на отростках оленьих рогов и кошенильном семени.

– - Орлиный камень под правую мышку, магнитный -- под левую,-- шамкала древняя, сморщенная старушонка, хлопотавшая больше всех,--это, мать моя, первое дело! орлиный камень либо изумруд.

Из дверей выбежал герцог и упал на стул, сжимая голову руками, всхлипывая, как ребенок:

– - Господи! Господи! Не могу больше... не могу... Биче, Биче... Из-за меня, окаянного!..

Он вспомнил, как только что, увидев его, герцогиня закричала с неистовой злобой: "Прочь! прочь! Ступай к своей Лукреции!.,"

Хлопотливая старушонка подошла к нему с оловянною тарелочкой:

– - Откушать извольте, ваше высочество...
– - Что это?
– - Волчье мясо. Примета есть: как волчьего мяса отведает муж, родильнице легче. Волчье мясо, отец ты мой, первое дело!

Герцог с покорным и бессмысленным видом старался Проглотить кусочек жесткого, черного мяса, который застрял у него в горле. Старуха, наклонившись над ним, бормотала:

– - Отче наш, иже еси. Семь волков, одна волчиха. На земли и небеси. Взвейся, ветер, наше лихо В чисто поле унеси.

"Свят, свят, свят -- во имя Троицы единосущной и безначальной. Крапко слово наше. Аминь!"

Из комнаты больной вышел главный придворный медик Луиджи Марлиани в сопровождении других врачей. Герцог бросился к ним.
– - Ну, что? Как?.. ОНИ молчали.

– - Ваша светлость,-- произнес наконец Луиджи,-- все меры приняты. Будем надеяться, что Господь в своем милосердии... Герцог схватил его за руку.

– - Нет, нет... Есть же какое-нибудь средство... Так нельзя... Ради Бога... Ну, сделайте же, сделайте что-нибудь!..

Врачи переглянулись, как авгуры, чувствуя, что надо его успокоить.

Марлиани, строго нахмурив брови, сказал по-латыни молодому врачу с румяным и наглым лицом:

– - Три унции отвара из речных улиток с мушкатным орехом и красным толченым кораллом.

– - Может быть, кровопускание?--заметил старичок с робким и добрым лицом.

– - Кровопускание? Я уже думал,-- продолжал Марлиани:-к несчастью, Марс-в созвездии Рака в четвертом доме Солнца. К тому же влияние нечетного дня... Старичок смиренно вздохнул и притих.
– - Как полагаете вы, учитель,-обратился к Марлиани другой врач, краснощекий, развязный, с непобедимо веселыми и равнодушными глазами,-- не прибавить ли к отвару из улиток мартовского коровьего помета?

– - Да,-- задумчиво согласился Луиджи, потирая себе переносицу,-коровьего помета,-- да, да, конечно!
– - О, Господи! Господи!
– - простонал герцог.
– - Ваше высочество,-- обратился к нему Марлиани,-- успокойтесь, могу вас уверить, что все, предписываемое наукой...