Воскресший гарнизон
Шрифт:
— Ни хрена у тебя с вербовкой не получится, беляк недобитый. Врангелевец, небось?
— За «беляка-врангелевца» тебе, жидо-коммунист и краснопер вонючий, спасибо. Значит, в самом деле от русского отличить меня теперь трудно. Честно признаюсь: как чистокровный германец, весьма польщен. Зебольд, определите этого краснопузого в зомби-казарму, и чтобы завтра он уже возлежал в лучшем из гробов зомби-морга. Но перед этим... врежь ему так!.. Словом, научи его по-нашенски, по-германски, как надо родину любить.
Едва
— Произошло что-то серьезное? — спросил Штубер, наспех обмываясь по пояс прохладной водой. В последнее время он предавался этой процедуре общей закалки по несколько раз в день. Как только представлялась возможность.
— Судя по всему, должно произойти, — ответил вместо посыльного адъютант Зебольд, который, основательно избив пленного, передал его патрульному наряду, чтобы вновь появиться в отсеке своего командира и духовного наставника. — В воздухе явственно запахло драп-эвакуацией всего гарнизона.
— Предчувствие драпа давно стало тем всеохватывающим предчувствием, которое никогда не подводило вас, мой фельдфебель, — старательно растирался полотенцем барон. В запасе у него еще было пятнадцать минут, так что мог позволить себе... — Поделитесь, каким образом оно снисходит на вас.
Зебольд принялся говорить о каких-то там аргументах и признаках, по которым определил, что к длительной обороне «Регенвурмлагерь» готовить не станут, однако Штубер уже не слушал его. Появление в родовом замке Софи, а также мастерской иконописца и скульптора настраивали его на послевоенный лад светского бытия аристократа, владельца мастерских и картинных галерей, организатора выставок и аукционов. К тому же Софи намекнула по поводу новой идеи — создания при замке школы живописи с иконописным отделением и цехом церковной скульптуры.
— Что-то не чувствуется, чтобы вас тревожило нынешнее положение «СС-Франконии», — обиженно заметил Вечный Фельдфебель, почувствовав, что мысленно барон все еще пребывает где-то по ту сторону Одера, причем не исключено, что в объятиях Софи Жерницки.
— Если вы перестанете брюзжать у меня под ухом, фельдфебель, возможно, после войны я снизойду до вашей мольбы и действительно назначу вас управляющим своего замка и родовых поместий.
Зебольд впервые слышал о подобной перспективе, но напоминать об этом штурмбанфюреру не стал.
— Вы не упомянули о фешенебельном приюте для «странников войны», в котором намеревались время от времени собирать выдающихся диверсантов, истинных профессионалов, психологов и прочих «людей войны».
— Приют «Странник войны»? А в этом что-то есть. Именно... приют, — уже на ходу осмысливал свежую идею барон фон Штубер, поторапливаясь к расположенному неподалеку штабному отсеку. — До сих пор я никак не мог определиться с формой столь высокого диверсионно-разведывательного собрания. А что, приют для странников войны, ее гениев и изгоев... Гениальный замысел, Зебольд! Уже можете видеть себя
— Не забудьте записать эту мысль в свою «Книгу величайшего психолога войны».
...И не то, чтобы Зебольд не ошибся, просто самой ошибки в его прогнозах быть не могло. Комендант, как никогда, был возбужден, однако никакой угнетенности в словах его не ощущалось.
—... Ибо такова воля Германии! — выпалил он слова, которыми следовало завершать созванное совещание. Но было понятно, что ими фон Риттер как бы подытоживает какие-то свои мысленные порывы. — Ситуация на нашем участке фронта вам известна.
— Известна, — угрюмо проворчал Овербек, считая, что не стоит терять времени на ее описание. И все же фон Риттер решил хотя бы вкратце описать её:
— Севернее и южнее Мезерицкого укрепрайона, на отдельных участках, русские уже подходят к Одеру. Части, которые прикрывают нас в пределах укрепрайона, держат оборону уже по периметру наземной территории «СС-Франконии». Даже если они будут держаться с предельной стойкостью, через несколько дней им придется сражаться уже в полном окружении.
— Почему бы вам, господин бригаденфюрер, не предложить командованию оставить гарнизон в лагере, а не уводить подземными тропами? — вклинился в его монолог Овербек. Он никогда и никому не позволял забывать, что в недавнем прошлом сам был комендантом. — Мы могли бы пополнить его остатками некоторых отступающих частей и держаться здесь, пока позволят запасы продовольствия и боеприпасов. Которые, кстати, можно пополнять штреком, проложенным под Одером.
Фон Риттер смерил его тяжелым уничижительным взглядом и процедил:
— Я не собираюсь поддавать сомнению приказы, утвержденные самим фюрером. И вам, Овербек, не советую. Так вот, по приказу ставки Верховного командования сухопутных войск, наш гарнизон должен быть отведен за Одер. Отвод должен осуществляться в состоянии полной секретности. Первыми, не поднимаясь на поверхность, на левый берег уйдут по штольням оба полка дивизии СС «Мертвая голова», — обратил он свой взор на командира первого полка штандартенфюрера Кранге и командира второго — оберштурмбанфюрера Шутцмайера.
— Яволь, — с ленцой приподнялся Кранге. Шутцмайер же подхватился, молча склонив голову в знак повиновения.
— Еще вчера все бригады проходчиков, строителей и ремонтников получили приказ замуровывать и всячески маскировать боковые штольни, а также отдельные секретные отсеки. Вам, Штубер, приказываю сформировать новые, сокращенные гарнизоны дота «Шарнхорст», дотов, прикрывающих центральный вход, «Норд-1» и «Норд-2», а также двух вспомогательных дотов. Из задача: продержаться трое суток после отхода основного гарнизона, в течение которых эти доты тоже будут замурованы и заминированы. Ибо такова воля рейха. Для этого вам будет придана строительно-саперная команда арьергарда.