Восьмая могила во тьме
Шрифт:
– Увидишь. Попомни мои слова, тебе это не понравится.
Я вытащила халат из шкафа с рыдающей адвокатессой по налогам и пошла к выходу. За секунду до того, как за мной закрылась дверь, Рейес заметил:
– На всякий случай напомню: я был генералом в аду. Война – мое второе имя.
О да. Скучать не придется.
Под горячей водой ушибы и царапины стали болеть меньше. К тому же я уже начала исцеляться.
По пути в душ я звякнула сестре Мэри Элизабет, надеясь,
– Как там Квентин? – спросила сестра раньше, чем я успела поздороваться.
– Порядок. Смотрит кино с Эмбер. Или варит крэк. Точно не знаю. Так как? Есть новости?
– По поводу вашей монахини ничего найти не удалось. Но у нас нет доступа к этим архивам. В основном такие документы хранятся в Ватикане.
– Чудненько.
– Зато я нашла один очень странный случай, произошедший в вашем монастыре.
– Готова удивляться, - проговорила я, отодвинула душевую занавеску и включила воду. Все равно будет греться целую вечность.
– В сороковых там без вести пропал священник.
– Правда?
– Ага. Приехал с визитом и испарился.
– Прямо в воздухе, что ли?
– Не буквально, конечно, но да. Больше его никто не видел. А поиски организовали грандиозные. Во всех газетах об этом писали.
– Что ж, спасибо, что побеспокоились. Что слышно на другом фронте?
– Кроме того, что на небесах царит полнейший хаос? Кстати, я об этом упоминала?
– Ага.
– А я упоминала о том, как выматывает вся эта болтовня?
– Ага.
– А о том, что из-за всех этих разговорчиков я потихоньку схожу с ума?
– Не моя ведь вина, что вы слышите ангелов. Так что там по поводу адских псов?
– Ничего нового не слышала.
– Может, порасспрашиваете?
– Вопросов я не задаю, и вы это знаете. Разговоры у нас в одни ворота. Слушать я могу, но общаться, увы, нет.
– Еще как можете! Вы ведь монахиня. Значит, чистая, невинная и благотворная, как хлопья на завтрак. Вас ангелы точно выслушают. Всего-то и надо – спросить.
– Вы хоть иногда слушаете, что я говорю?
– Простите, вы что-то сказали?
– С вами весело.
– Спасибо! – просияла я. – В общем, я хотела кое о чем спросить.
– Ладно, только если речь опять не пойдет о воздержании. Не могу же я, в самом деле, снова и снова объяснять…
– Нет. Речь о том дне, когда вы узнали, что я беременна Пип. И что на небесах все как с цепи сорвались. Так вот. Почему? В смысле неужели наверху на меня злятся?
– Нет-нет! «Злятся» – не очень подходящее слово. Скорее уж «в бешенстве».
– Почему? Разве там не знают о пророчествах?
– Конечно же, знают. Но пророчества во все времена можно было обыграть. По-моему, ангелы просто удивились тому, что все происходит на самом деле. Сами подумайте. Вы вот-вот принесете в этот
– Значит, Пип не должна родиться в этом мире?
– Я вовсе не это имела в виду. Дело в том, что… такие, как она, не рождаются здесь каждый день. Не знаю, как бы это сказать, чтобы потом не идти на исповедь... В общем, насколько я понимаю, ангелы говорят о том, что на земле родится дочь бога. Но ведь это ерунда какая-то. Есть только один Бог, так что я, наверное, неправильно их поняла.
– Уверена, так и есть.
– А еще я слышала, что она изменит нечто такое, в чем ангелы никак не ожидали увидеть изменений. И это ужасно их пугает. Ну, знаете, как порой вам кажется, что в машине вот-вот закончится бензин, а вы не успеете добраться до заправки. А когда так и происходит, все равно удивляетесь.
– Ла-а-адно, - протянула я, пытаясь разобраться в сравнениях сестры Мэри Элизабет. Ничего не получилось, поэтому в итоге я бросила тщетные попытки. – Но ей ведь ничего с их стороны не грозит?
– Со стороны небес? Разумеется, нет.
– Вот и хорошо. Очень-очень хорошо. Кстати, откуда у вас сотовый? Я всегда думала, что аскетичные монашки обязаны отказаться от всякой мирской дребедени.
– Я не аскетичная монашка, а сотовый у меня есть потому, что на моей должности иметь телефон целесообразно. Так что все с одобрения руководства.
– Я хочу увидеть документы.
– Мечтать не вредно.
– А вы когда-нибудь задумывались о том, что «аскетичная монашка» звучит, как аперитив? Или название панк-группы?
– Да.
– Ну что ж, дайте знать, если будут новости. Мне бы хотелось когда-нибудь пожить нормальной жизнью.
– Заметано.
Зуб даю, душ придумал Бог в качестве награды тем, кто трудится достаточно усердно, чтобы испачкаться. Я вытерлась, завернулась в обалденный халат, который купил мне Рейес, и подошла к запотевшему зеркалу. Но не успела его вытереть, как на поверхности появилась буква.
Я осмотрелась по сторонам. Никого не было. А потом появилась вторая буква, как будто кто-то водил пальцем по конденсату. Я шагнула назад, подождала, пока сообщение не появится целиком, а потом прочла вслух:
– Шпионы.
И что это значит? Неужели среди нас имеются шпионы? Прямо в монастыре? А если и так, то кто это? Нет, важнее другое: кто послал к нам своего лазутчика? Перед кем шпион отчитывается?
Поспешно вытирая зеркало, я поняла сразу две вещи. Во-первых, это был папин почерк. Абсолютно такой же, как и при жизни. Мысль, мягко говоря, пугала. Выходит, когда я умру, мой почерк останется прежним. Я-то думала, у меня есть надежда. Всегда считала, что красивый почерк – небесный бонус. Как будто после смерти нас наделяют особой ангельской каллиграфией, благодаря которой почерк становится плавным и текучим. Но оказывается, я обречена.