Восьмая жена Синей Бороды
Шрифт:
После Энни достала из сундука свежее белье, стянула с себя мокрое полотенце и надела сорочку. Желая успеть до прихода Ханны, Энни вычерпала из лохани мутную воду с хлопьями серой пены. Наполнив ведра, Энни вынесла их по очереди в коридор и поставила их у двери. Затем протерла пол и, как и просила Ханна, села у камина, наклонив голову и расправив волосы завесой, и задумчиво наблюдала, как огонь жадно пожирает поленья.
Так ее и застала Катарина, как мышь пробравшаяся в ее комнату.
— Почему ты не спишь? — услышав
— Разве я могу уснуть, не узнав подробности?
— Да нечего рассказывать. Я взяла капусту из той кучи, на которую указал Франц, а потом на меня напала огромная собака.
— Тебе не следовало туда ходить. Все и так знали, что Франц сочиняет на голубом глазу. Только тебе могло прийти в голову доказывать то, что всем и так понятно.
Энни хмыкнула.
— Я просила их пойти за тобой и остановить тебя. Самой бы мне не хватило на это духу. Но они сказали, что ты не дура и вернешься. А потом начало темнеть, а ты все не возвращалась. Единственным верным решением было позвать взрослых.
— Они не пошли за мной, потому что испугались.
— Они проявили благоразумие.
— А если бы меня разорвала собака?
— То вряд ли кто-нибудь из них смог бы тебе помочь.
— Хорошо хоть герцог оказался не таким чудовищем, как его описывают.
— А каким он оказался? — Катарина уселась поудобнее, настроившись слушать.
— Ну, он оказался человеком, — пожала плечами Энни. — У него было ровно две руки, две ноги и никаких рогов и хвоста.
— А подробнее? Он красив? Какого цвета у него глаза?
— Он не урод, — Энни задумалась. — Моложе Зубодера и даже моложе отца Франца. Руки у него изящные такие и пальцы длинные, и под ногтями грязи нет.
— Рассказчица ты конечно та еще, — разочарованно протянула Катарина. — Уж про его ногти я хотела бы узнать в последнюю очередь. Расскажи хоть, что вы с ним делали.
— Он напоил меня чаем и отвез домой.
— Он не рассердился на тебя за капусту?
— Думаю, нет. Во-первых, у него ее предостаточно, а во-вторых, я ее забыла у него на кухне.
Неизвестно, что еще спросила бы Катарина, если бы не внезапно появившаяся Ханна. Увидев на полу лужицы воды, она заворчала:
— Ведра вынесла, а полы вытирать старушка Ханна должна.
— Я вытирала их.
— Чем так вытирать, лучше не вытирать вообще.
Катарина хоть и жила в гостях у дядюшки неделю, но так и не привыкла к такому поведению прислуги. В их городском доме и кухарки, и горничные были безупречно вышколены. Мать без сожалений порола их за малейшую провинность и расставалась с ними, как только видела, что их ресурс исчерпан.
Продолжая брюзжать под нос, Ханна вытерла пол, но не ушла, как того ожидала Катарина, а распахнула дверь и встала возле нее, как часовой.
— Маленькой госпоже пора спать, — это адресовалось Катарине, но она сделала вид, что не услышала служанку.
Но
— Завтра приедет ваша матушка, и она не обрадуется, узнав, что вы не соблюдаете ваш режим.
Катарина нехотя вышла из комнаты — ей еще нужно было столько всего узнать. Ханна убедилась, что Катарина скрылась за дверями своей спальни, и только потом отправилась в крошечную каморку у кухни, которую она делила с Жаном.
Если Катарина любила понежиться в кровати, то Энни, напротив, вскакивала, как только солнце касалось лучами ее щек и ресниц. Закутавшись в одеяло и переступая босыми ногами по холодному полу, Энни подошла к окну и чуть не задохнулась от возмущения. По дорожке к воротам, закатав штанины и закинув удочку на плечо, спешил Жан. За забором его поджидал Франц. Мальчишки перекинулись парой фраз и, зубоскаля, поспешили к реке. А ведь они еще позавчера договаривались, что пойдут на рыбалку вместе. Ух, она им этого не простит!
Позабыв о холоде, Энни скинула с плеч одеяло, на ходу сунула ноги в башмаки, натянула мятое платье и — поскакала вниз по лестнице.
Да они о ней даже не вспомнили! И никакого сожаления и бесконечной грусти на их рожах замечено не было.
И когда ей до свободы оставалась считанная пара шагов, путь ей преградила будто из-под земли выросшая фигура Ханны.
Спустись Энни минутой раньше или минутой позже, ей бы удалось улизнуть. Ханна поставила ведро с молоком на пол и встала в дверях, сложив руки на груди.
— Ханночка, милая, пропусти, пожалуйста, они же сейчас уйдут, — пропищала Энни.
— Помнится мне, вчера вечером батюшка запретил тебе покидать дом.
— Он погорячился. И уже забыл об этом.
— Нет.
Ханна была непреклонна и стояла как монолитная, бездушная глыба.
— Но Жан же ушел. А он тоже наказан.
— Жан вчера получил свое.
— Так накажи и меня. Отхлестай полотенцем. Только быстренько.
— Я бы с радостью, но господин такое не одобрит.
— Так нечестно.
Энни поняла, что спорить с Ханной бесполезно, топнула ногой и шмыгнула на кухню. Между тем Ханна, пройдя за ней, перелила молоко в кувшин, излишки вылила в кружку и с ломтем еще горячего хлеба протянула ее Энни.
— Ханна, — Энни отхлебнула молоко и слизала белые «усы» над губой, — скажи, а правда у герцога было шесть жен? И почему они умерли?
— А тебе пошто?
— Да так, интересно.
— Болели они. Так говорят.
Энни вспомнила дорогу к замку, которую нещадно размывает дождями в сезон дождей. Наверное, болели они как раз тогда, когда лекарь к ним не мог добраться. Но что-то герцог был не особо острого ума, раз шесть смертей не навели его на мысль обосноваться в другом месте. Хотя чего пререживать, если всегда можно взять новую жену.