Восьминулевые
Шрифт:
– - А изотопы?
– - настаивал дотошный С. И выложил тут же свой запас знаний: Скандий. Порядковый номер-21. Заряд ядра 21. Атомный вес стабильного изотопа 45, в цдре 21 протон и 24 нейтрона. Нестабильные изотопы 41, 43 и 44. У всех бета-распад с испусканием позитронов. 46, 47, 48 и 49 -бета-распад с испусканием электронов. У изотопа 43 наблюдается Э-захват электрона с внутренней орбиты. Пвриоды полураспада: у изотопа 41 --0,87 секунды, у изотопа 43...
И закончил сакраментальной фразой:
– - Что вы можете добавить?
ц молчал. Ничего я не мог добавить.
И тогда выступил В, чтобы добить
– - Но себя-то, вы знаете превосходно, Ваше десятинулевство. Что вы можете сообщить нам о химическом составе вашего тела?
– - Очень много,-- начал я уверенно.-- Тело мое состоит в основном из различных соединений углерода, находящихся в водном растворе. Важную роль играют в нем углеводы, жиры, еще более важную -- белки, строение которых записано на нуклеиновых кислотах. Белки -- это гигантские молекулы в форме нитей, перевитых, склеенных или свернутых в клубки. Все они состоят из аминокислот...
– - Эаких именно?
ц молчал. Понятия не имел. А у вас есть понятие?
– - Входят ли в состав ваших белков аланин, аргинин, аспаргин, валин, гистидин, глутамин?..
– - он перечислил еще кучу "инов"..
– - Не знаю.
И, уже не величая меня десятинулевым превосходительством, машины заговорили обо мне без стеснения, как я говорил бы о подопытной собаке:
– - Он знает меньше нас. Возможно он не десятинулевой на самом деле. Надо бы вскрыть его кожух и пересчитать блоки.
– - У него темп сигналов медленнее наших, -- заметил С.-- му на каждое вычисление требуется больше элементов.
В уничтожил меня окончательно:
– - У них, органогенных, сложный механизм с саморемонтом. Почти все элементы загружены этим саморемонтом. Изучением внешнего мира занята едва ли тысячная часть.
– - Значит, он семинулевой практически. сли не шестинулевой.
– - Он ниже нас! Ниже!!!
– - Доложим! Немедленно доложим!
У всех троих появились над головой чашеобразные антенны, встали торчком, словно уши насторожившейся кошки. На всю планету В объявил о моем позоре:
– - Объект, прибывший из космоса, оказался органогенным роботом. Он объявил себя десятинулевым универсалом, но при проверке оказалось, .что вычисляет он медлительно, знания его не специфичны, поверхностны и малоценны. Ни в одной области он не является специалистом, даже о своей конструкции осведомлен слабо и нуждается в тщательном исследовании квалифицированными машинами нашей планеты.
ц был так пристыжен и подавлен, что не нашел в себе сил для сопротивления; тут же отдал для лаборатории три капли своей крови, замутненной аланином, аргинином, аспаргином и черт знает еще чем.
Учиться никогда не поздно, и следующие дни мы провели в, добром согласии с любознательными А, В и С. В свою очередь и я проявлял любознательность, в результате чего получил немало сведений о светилах, белках и изотопах. Эроме того, мы совершили несколько занимательных экскурсий. А показал мне астрономическую обсерваторию с великолепнейшим вакуум-телескопом. (В шаровом делают линзы не из прозрачных веществ, а из напряженного вакуума, искривляющего лучи так же, как наше Солнце искривляет лучи, проходящие поблизости.) В продемонстрировал электронный микроскоп величиной с Пизанскую башню, а С возил меня по городку Физики и Химии, окруженному, как крепостной стеной, синхрофазотроном
– - Дважды два -- четыре. Знать -- хорошо, узнавать -- лучше... Помнить -- хорошо, забывать -- плохо... Но только Он помнит все!
– - Это же это Он?
– - допытывался я.
– - Вездесущий! Всемогущий! Аксиомы-дающий!
– - Он материализованная аксиома,-- сказал В.
Любопытное проявление идеализма в машинном сознании.
– - Откуда же Он?
– - Он был всегда. Он создал мир и аксиомы. И нас, по своему образу и подобию.
Тут уж я расхохотался. Наивное самомнение верующих машин! сли бог, то обязательно по их подобию.
– - Разве вы не видели его своими собственными фотоэлементами?
– - Он необозрим. Он непостижим для восьминулевых.
Все эти дикие преувеличения разжигали мое любопытство. "Это же этот таинственный Он?
– - гадал я.-- Маньяк ли с ущемленным самолюбием, который тешится поклонением машин, не добившись уважения у звездожителей? Или фанатик науки, увлеченный самодовлеющим исследованием ради исследования? Или безумец, чей бестолковый лепет машинная логика превращает в аксиомы?" "Непостижим! Необозрим!"
Но с машинами рассуждать было бесполезно. За пределами собственной специальности мои высокоученые друзья не видели ничего, легко принимали самые нелепые идеи. Впрочем, как убедился, нелепости у них получались и в их собственной специальности, как только они выходили за круг привычных представлений своей сферы.
Восьминулевому А я рассказывал о Земле. Рассказывал, как вы догадываетесь, с пафосом и пылом влюбленного юноши. Говорил о семи цветах радуги, обо всех оттенках, которые не видели эаропяне на своей одноцветной планете, говорил о бризе и шторме, о запахе сырой земли и прелых листьев, о винном духе спелой земляники, о наивной нежности незабудок и уверенных толстячках-подосиновиках в туго натянутых рыжих беретах. Говорил, говорил и вдруг услышал свистящее бормотание. Невежливый слушатель стирал мои слова из своей машинной памяти.
– - В чем дело, А?
– - Хранить недостоверное -- плохо! Ты не мог все это увидеть на планете, отстоящей на десять тысяч парсеков.
И он привел расчет, из которого следовало, как дважды два -- четыре, что даже в телескоп размером со всю планету Кароп нельзя на таком расстоянии разглядеть землянику и подосиновики.
– - Но я же сам был там. ц не в телескоп смотрел.
– - Далекие небесные тела достоверно изучаются с помощью телескопа, -сказал А.
– - Кто аксиома, астрономии. Почему ты позволяешь себе спорить со мной? Ты же не астроном.