Восьмое Небо
Шрифт:
Шму отчетливо видела, как по щекам капитанессы протянулись две алые полоски, похожие на краюшек рассветного неба.
– Не то, чтоб она была опасна, но… В конце концов, она офицер каледонийского флота. Нам надо держаться с ней настороже, разве не так? Вдруг она попробует связаться со своими или устроит какую-нибудь диверсию…
– Главное – чтоб не устроила пожар, - проскрипел Дядюшка Крунч, - Со всем остальным наша старушка справится…
– Не беспокойтесь, прелестная капитанесса, я все понимаю, - невозмутимость «Малефакса» была столь искренней, что алые полоски на лице капитанессы принялись стремительно расширяться, - Вы просто выполняете свой
– Убирайся из моей каюты, - сухо сказала капитанесса, - И не спускай с нее глаз.
Она стащила рубашку через голову, оставшись в тонкой нижней сорочке с завязками. Шму с трудом подавила желание зажмуриться – наблюдать за этим было еще страшнее, чем слушать секретные разговоры, не предназначенные для ее ушей.
– Я понимаю, отчего «Малефакс» хихикает, - невозмутимо прогудел Дядюшка Крунч из своего угла. Бронированная маска его лица была не выразительнее стального капонира, но Шму почему-то показалось, что голем смотрит на капитанессу с непривычным выражением, - Ты и в самом деле ведешь себя немного странно, Ринриетта.
– Я слышу это с пяти лет, - фыркнула капитанесса, откидываясь на спинку стула и болтая ногами, - А в девятнадцать я променяла диплом королевского юриста на пиратскую шляпу. Рыба-черт, да, я заслужила право называться странной!
Старый голем потер затылок – неуклюжее подобие человеческого жеста.
– Я просто хочу убедиться, что ты в порядке. Ты – капитан на этом корабле, от твоих решений зависит его судьба и жизни его экипажа.
– Я в порядке, Дядюшка Крунч. И мне уже не девятнадцать лет. Может, я все еще путаю сигналы гелиографа, но в остальном я научилась разбираться вполне сносно. Если ты не заметил, я уже не ребенок. Мне не нужна опека.
– Особенно опека старого ржавого болвана вроде меня, - Дядюшка Крунч скрежетнул челюстью, - Извини. Мы, старые механизмы, неохотно отправляемся на слом. Все пытаемся убедить себя, что еще на что-то годны. Я не хотел тебе докучать. Просто мне показалось, что ты в последнее время ведешь себя немного… необычно. Слишком рассеянна, погружена в мысли, краснеешь не к месту…
Алая Шельма вздернула подбородок. Несмотря на то, что поднялся он достаточно высоко, Шму подумалось, что в этом движении было что-то рефлекторное, как в защитном движении ската-шипохвоста.
– Я в порядке, - медленно и раздельно произнесла капитанесса, - Просто на какой-то миг потеряла душевное равновесие. Это простительно для человека, невольно развязавшего самую большую войну столетья, ты не находишь?
Дядюшка Крунч покорно склонил бронированную голову, полированная сталь которой могла бы сойти за седину.
– Хорошо. Просто мне показалось, что потеря твоего равновесия большим образом связана с мисс Драммонд, чем с войной.
Подбородок Алой Шельмы опустился на полдюйма. Может быть, даже на четверть. Капитанесса фыркнула.
– Ерунда. К тому же, я не выношу треску, уж ты-то знаешь…
– Значит, ты относишься к мисс Драммонд ровно так же, как относилась бы к любому другому пленному? Как к Тренчу, например?
Плечи капитанессы немного поникли. Возможно, этого не было бы заметно, будь она в привычном мундире, но сейчас Шму это хорошо заметила.
– Может, не ровно так же, - неохотно проронила капитанесса, - В ней есть что-то… такое, знаешь… Словно… Черт возьми, глядя на нее, я вспоминаю саму себя в ее возрасте. Растерянную девчонку в непривычно сидящем мундире. Вышвырнутую из привычной жизни, как
– Был бы здесь Габерон, наверняка бы съязвил что-нибудь идиотское про трогательную близость душ, - тяжело проскрипел Дядюшка Крунч, - По счастью, они с Корди сейчас слишком заняты шлифованием сказки про Леди Икс, чтоб обращать внимание на окружающее.
– Благодарю за заботу, - холодно произнесла Алая Шельма, стягивая рубашку через голову, - А теперь, если не возражаешь, я отойду ко сну.
– Совсем забыл, что мне заступать на ночную вахту. Доброй ночи, капитанесса.
Абордажный голем молча двинулся к двери, поскрипывая на каждом шагу.
– Доброй ночи, Дядюшка Крунч.
Едва он вышел, Алая Шельма потушила лампы и каюту заполнила темнота.
* * *
Шму разочарованно вздохнула и тихонько, чтоб не скрипнула ни одна доска, пустилась в обратный путь. Подниматься обычно легче, чем спускаться, но сейчас каждое движение отдавалось болью в спине – словно на ней висел груз из всех страхов и переживаний сегодняшнего дня. Из-за этого подъем казался в дюжину раз сложнее, чем обычно.
Убедившись, что на грот-мачте никого нет, не считая пары сонных пескарей, лениво щиплющих канат, Шму взлетела на салинг. Ее било мелкой дрожью, но не от ночного холода, а от переполнявших впечатлений. В ее внутренней Пустоте образовалась еще одна крохотная трещина.
Шму вытащила из-за пазухи склянку – с таким ощущением, будто вытаскивает собственное сердце, холодное и гладкое. Вынула пробку, зажмурившись от ужаса. В нос ударил запах, тяжелый, застоявшийся, но почти привычный. Глоток бездны. Почти то же самое, что вдох пустоты.
Всего один глоточек.
Не открывая глаз и судорожно выдохнув, так, словно пила обжигающий ром, Шму запрокинула склянку и сделала глоток. Один маленький-маленький глоток…
…замок баронов фон Шмайлензингеров занимал почти целый остров. Но не потому, что был настолько велик, хотя, без сомнения, имел весьма внушительные размеры, а потому, что сам остров, потомственное владение готландских баронов, год от года делался все меньше. Висящий в небе в высоте двенадцати тысяч футов, он стал жертвой хищных юго-восточных ветров, что пировали в окрестностях острова испокон веков, мало-помалу подтачивая его, незаметно и вместе с тем необратимо, как детские языки украдкой облизывают выставленные на просушку леденцы.
Говорили, еще четыре поколения назад остров фон Шмайлензингеров имел двести рутов длины или, в современных униатских мерах, почти две с половиной тысячи футов [127] . С тех пор многое изменилось. Трижды отколовшиеся от острова куски тверди падали в Марево – бароны фон Шмайлензингеры в прежние времена отличались воинственностью и вражеские эскадры не раз бомбардировали его. Один раз, при жизни прадеда Шму, в остров врезался тяжелогруженый шлюп, враз уменьшив его площадь на добрую четвертушку.
127
Рута – старогерманская мера длины, приблизительно 3,5 м. Двести рутов – около 730 метров.