Восьмой грех
Шрифт:
С минуту Леонардо стоял с закрытыми глазами абсолютно неподвижно. Он знал, что в это время происходило в темной камере.
Пораженный, просто шокированный, что случалось с ним нечасто, Аницет смотрел на изображение, появившееся слева от пего. Луч света, проходивший сквозь отверстие, проецировал на белой льняной ткани блеклую картинку. И чем дольше он смотрел на голову человека на проекции, тем больше понимал, что этот образ полностью совпадает с тем, который был на плащанице.
Будто парализованный, Аницет вывалился из камеры. Не обращая внимания на наготу Леонардо, он взволнованно закричал:
— Вы волшебник, метр Леонардо! Вы маг и чародей!
Пока старик одевался, Аницет все качал головой, словно не мог поверить своим глазам. Наконец он спросил:
— Но как вам удалось перенести свое изображение на ткань?
Леонардо усмехнулся. И после паузы с улыбкой сказал:
— О, это было самой трудной частью моего предприятия. Но я смутно припомнил запись, которую я сделал пятьсот лет назад и которая сегодня утрачена. Благодаря ей я нашел решение, как удержать изображение из камеры-обскуры и перенести его на ткань. Вы не могли бы проследовать за мной?
— Ну конечно! — с готовностью произнес Апицет.
— Я знал, — продолжал Леонардо, — что при этом нужно использовать серебро или золото. Я проводил эксперименты с этими металлами и через несколько недель получил поразительные результаты: при растворении золота и серебра в серной кислоте получается сульфат меди Ag2SO4. Если пропитать ткань этим раствором, то она при высыхании становится светочувствительной, правда, слегка, как и пленка для фотоаппарата.
— И вы сами стали моделью для изображения Иисуса из Назарета.
— Ради бога, не напоминайте мне об этом! Мне пришлось неподвижно стоять шестнадцать часов под палящими прожекторами. И в конце концов все оказалось напрасно: лампы находились слишком близко, и на расплывчатом негативе изображение получилось светлее, чем на оригинале.
— То есть все нужно было начинать с нуля!
— Было бы неплохо. Но материя, которую мне привез Моро, была в единственном экземпляре. Полотно было соткано в четырнадцатом веке, с таким же переплетением нитей, как на Туринской плащанице — рисунок в елочку, выполненный техникой «три к одному». Это значит, что при переплетении уток вначале проходит под тремя нитями основы, потом — над одной нитью основы и так далее. Обычный вид ткани, которому несколько тысяч лет. Одному Богу известно, откуда у Моро оказалась эта материя.
— И как же вам удалось увеличить контрастность картинки? Насколько мне известно, никто из экспертов, которые видели плащаницу, не выразил сомнений в подлинности предмета, хотя это была выполненная вами копия.
Леонардо повернул руки ладонями вверх и ответил:
— В жизни часто бывает, когда кажется, что все кончено, и тогда на помощь приходит случай. В то время я как раз писал автопортрет. Как вы знаете, в живописи важную роль играют яйца. Ранние итальянские мастера смешивали краски пополам с желтком. Белок, так называемая альбуминовая основа, долгие годы служил грунтовкой. А крепко взбитый белок использовался как основа при золочении. Из любопытства я решил написать автопортрет, используя вареные яйца. Я, должно быть, извел их около сотни. Но все попытки сделать цвет более телесным (я рисовал себя нагишом) провалились. Разочаровавшись, я съел добрую дюжину яиц, приправив их солью и перцем, а еще дюжину расшвырял по стенам. И одно из них случайно упало на светлую копию плащаницы.
— Боже! Вы наверняка испортили драгоценную копию!
— Испортил? Нисколько. Место, на которое попало яйцо, через три дня приобрело такой же оттенок, как и оригинал. Феномен
— Гениально, метр Леонардо, действительно гениально! Но ведь была еще проблема с созданием прожженных мест и следов крови.
— Вот еще! — снисходительно произнес старик. — Как раз это беспокоило меня меньше всего. Чтобы воссоздать обгоревшие следы от 1532 года, когда плащаница побывала в пожаре в капелле замка Шамбери, я воспользовался простым старым утюгом на углях. Остальное доделал натрия полисульфид, который окрасил ткань, доведя желтый цвет до коричневого. А что касается капель крови, тут был только один выход: кровь голубя, которая под действием кислоты стареет быстрее, чем муха-однодневка.
Аницет надолго задумался. Наконец, сделав глубокий вдох, спросил:
— Метр Леонардо, можно ли допустить, что оригинал Туринской плащаницы возник таким же способом?
Лицо старика скривилось в гримасе, от злости на лбу появилась глубокая морщина.
— Послушайте, — веско произнес он, — если кто-то и есть на земле, кто может подтвердить подлинность плащаницы, так это я. И я вам говорю, что в эту ткань примерно две тысячи лет назад был завернут человек, который обладал надприродными способностями. А то, был ли этот человек жив, мертв или казался мертвым, был ли он сыном Бога или бродячим проповедником, которых в то время встречалось немало, — это уже другой вопрос. Вопрос веры. Мое дело — искусство, но не вера. Факт остается фактом: ткань, которая служила мне образцом, такая же подлинная, как моя «Мона Лиза» в Лувре. Тот Иисус не был получен с помощью камеры-обскуры. Я ее изобрел лишь спустя полтора тысячелетия. И только с помощью этого изобретения можно изготовить правдоподобную копию, которая выдержит любую проверку.
— Простите, что я сомневался, — примирительно сказал Аницет, — но меня привел к вам именно вопрос подлинности.
Леонардо беспокойно заходил по комнате взад-вперед. Напрасно Аницет старался понять, что творится в голове у старика. Вдруг в дверь позвонили. Леонардо бросил на Аницета вопросительный взгляд.
— Вы ждете гостей? — осторожно поинтересовался Аницет.
Леонардо отрицательно покачал головой.
— Пойдемте, я выведу вас наружу. Будет лучше, если вас здесь никто не увидит! — С этими словами он прошел к лестнице и жестом велел Аницету поторапливаться.
Едва они спустились по двум лестницам, как колокольчик зазвонил снова. Достигнув первого этажа, Леонардо открыл узкую деревянную дверь. Она вела на задний двор.
— Идите направо, — шепнул старик, — там вы увидите узкий переулок, который выходит на Луизенстраат.
Еще раз зазвонил дверной колокольчик, теперь уже нетерпеливее.
— Можете прийти завтра, — тихо сказал Леонардо. — Я готов рассказать вам кое-что важное. Заходите с черного хода! — предупредил он напоследок и запер дверь во двор.
Когда Аницет вышел на улицу, он заметил черный лимузин, которого раньше не было. Ему сразу бросился в глаза необычный автомобильный знак: CV-5. Машина из Римской курии.
Глава 26
Дождь прекратился, когда Аницет направился к берегу Шельды. На Йорденскааи царило оживленное движение. Люди, которых здесь было огромное количество, шли ему навстречу, разговаривая по мобильным телефонам. Среди них он заметил евреев-ортодоксов — все в черном, с завитыми пейсами. Аницету вдруг стало тяжело ориентироваться.