Воспаление колец
Шрифт:
В это трагическое мгновение Марси сказал:
– А я вот думаю.
– Ну-ну, – откликнулся Ревень. – Молодца.
– Мой план прост, – заявил хрюкк. – Мы должны разбить ворота.
– Гений! – сипло прокукарекал Ревень и бросился к Зуппенгарду. Вид бегущего, орущего и размахивающего руками командира заставил Донтов прекратить отступление. Они столпились у стены, с любопытством наблюдая за начальством.
– Шизей!– гаркнул Ревень, нацелив зеленый палец на неколебимые створки ворот. – Хула-хуп безпорток! Р-румм, р-румм хула-хуп!
– Шизей!–
Когда они гурьбой устремились к воротам, Ревень сбавил ход, оказался в задних рядах атакующих, а через миг уже взбирался на холм, где его поджидали хрюкки, а также неоконченная партия в покер.
– Хеербумм!– прогудел генерал. – Интересно, интересно. Впрочем, я думаю, это надолго. Сдавай, Опупин.
Тем временем донты набросились на ворота. Они колотили в них ногами, руками и даже лбами, ибо лоб донта являлся самой твердой частью его тела. Ворота со скрежетом – нет, со СКРРРРЕЖЕТОМ!!! – начали прогибаться внутрь цитадели.
Но пристанище нацистских идей не сдавалось. Лесовиков посыпали дустом, заливали серной кислотой (донтам она не понравилась: только дымится, а от приема внутрь – ни прихода, ни опьянения – одна отрыжка гнилыми помидорами), забрасывали наковальнями. Но вершителей древесного правосудия уже невозможно было остановить. Донты поднажали, и ворота обрушились. Ликующие великаны ворвались в цитадель... чтобы рвать и метать, давить и...
– Я думаю, теперь помаленьку можем трогаться и мы, – спокойно объявил маг. Он дал знак, и войско устремилось к Зуппенгарду, уверенно и храбро уничтожая по пути одиноких чморков, которым удалось вырваться из ада.
– Союзники! – бросив карты, хрипло вскричал Ревень. – Это же мой старый приятель Гвендолинф Серосер!
– А ты-то откуда его знаешь? – удивился Марси.
Ревень довольно ухнул.
– А кто, как ты думаешь, поставил мне самогонный аппарат?
Он усадил хрюкков на горб и степенно зашагал в город.
С Урюк-Пхаями покончили быстро: их топтали, резали, давили и кромсали. Топтали и давили донты, а резали и кромсали – рахитанцы. Некоторые душили чморков с помощью лассо, чтобы не повредить шкуру, ибо: «Шкура чморк тоже кой чего стоит, да! Жене сапоги, дочке ранец в школа!»
Итак, Зуппенгард был захвачен, Урюк-Пхаи – разгромлены. Однако Сарукан по-прежнему сидел в Рэйханке, бронированные двери которого выбить не удалось. Победители сгрудились у башни, и, запрокинув головы, смотрели на балкон, на котором стоял низвергнутый владыка.
Его узкое лицо со смоляной челкой, падающей на лоб, было отмечено печатью дьявольского хитроумия и фанатизма. Крохотные черные усики напоминали помазок для бритья. Фюрер Зуппенгарда был в простом белом кителе, белых брюках и белых сапогах из крокодиловой кожи. В руках он держал позолоченный жезл, на верхушке которого восседал бронзовый орлан белохвост.
– Да, – заговорил он медоточивым голосом, – я признаю, были отдельные ошибки в моей миролюбивой скромной политике. Но то, что вам наплел про меня этот бородатый жулик, наглая ложь! Я вырубал лес? Нет! Я осуществлял процесс интеграции степи в лесные массивы! Мои чморки сра... э-э, совершали процесс дефекации на вырубках? Нет! Они всего лишь бесплатно удобряли почву! Я совершал
– Ты! – Гнусдальф подпрыгнул выше себя. – Ты, убогий! Сикофант, солитер, филистер! Ты пытаешься обольстить нас речами, ничтожная мелкая микроскопическая тварь! Не выйдет! Ты больше не Выбеленный: я, Гнусдальф, лишаю тебя этого звания! И еще... Сарукан, мы перепроверили твой диплом мага первого ранга... Он подделан! Когда ты попадешь в мои руки, то узнаешь, как...
– Когда я был на коне, фальшивок у меня не находили! – насмешливо перебил Сарукан. – Гнусдальф, старина, а помнишь, как мы вдвоем таскали через Гондорийскую границу такие разноцветные табле...
– Эй, да ты бесноватый! – словно прозрев, вскричал Гнусдальф. – Ты несешь чушь, ахинею! Ты не владеешь собой! Мне кажется, у тебя редкая болезнь: смещение дырок на теле! Когда ты открываешь ту, что беспочвенно именуешь ртом, я зрю лишь прямую кишку!
Сарукан поперхнулся и схватился за ограждение балкона. Видно было, что слова мага его очень задели.
– Однако, – проговорил он вдруг, – почтенный Гнусдальф выводит пламенные речи не только ртом, но и тем местом, что находится у него пониже спины. Поверьте, господа, он непревзойденный оратор, ибо я слыхал его не раз и не два, проживая с ним в одной кам...
– Подлец! – вскричал Гнусдальф. – Чтоб у тебя голова в кишки провалилась!
– Грязные носки, – спокойно отпарировал Сарукан, и Гнусдальф посерел.
– Не смей, не смей упоминать мою старую кличку, мокрица!
– Бородатая вобла.
– Гнида!
– Серый мерин в панамке.
Гнусдальф взвыл, размахивая посохом. Облик его стал диким: борода растрепалась, уши оттопырились, а глаза выпучились и налились кровью.
– Ты... ты... бородавка!
– От серого плясуна слышу.
– Слизняк!
– Ути-пути, серая уточка!
Гнусдальф тяжело задышал.
– А у тебя даже домкратом не поднять! Выкусил, да?
Это Сарукана проняло, поскольку, видимо, было правдой. Скрежеща зубами, он скрылся в Рэйханке. Спустя секунду, выскочив на балкон, он запустил в мага тем самым домкратом, носившим следы длительного употребления. Маг картинно пригнулся, и снаряд, прогудев над его головой, вправил мозги новому оруженосцу Галогена Гы-гы-гы-га-гайме, которого так назвал страдающий заиканием дедушка. Гы-гы-гы-га-гайма помер, что было для него несказанным облегчением, поскольку жить с таким именем он больше не мог.