Воспарить к небесам
Шрифт:
Его лицо снова стало жестким, когда он заявил:
— Мне нужно немного понимания, когда я привожу женщину в свою жизнь, полную дерьма.
— И ты его получишь, — ответила я. — Если бы я еще знала, что мне нужно понять.
— И ты бы узнала, — парировал он. — Если бы, мать твою, спросила.
— Отлично, — отрезала я, разводя руками. — Считай это моей официальной просьбой.
Его глаза вспыхнули.
— Господи, как же, мать твою, ты любишь умничать.
Я подняла брови.
— Должна ли я считать, что ты отклоняешь
— Да, детка, — отрезал он, направляясь ко мне. — Эта просьба отклоняется до тех пор, пока я не остыну и не смогу говорить с тобой без желания отшлепать по заднице.
У меня не было возможности сделать драматический жест, открыв ему дверь, учитывая, что он двигался так быстро, что оказался там раньше меня, но мне удалось сделать свой последний выпад.
— Я бы оценила твои усилия, Микки.
Я сказала это ему в спину, как раз перед тем, как он захлопнул за собой дверь.
Я уставилась на нее.
Затем подскочила к ней и заперла.
Покончив с этим, под звуки серенады Билли Холидей, я вернулась на кухню, бросила телефон и уставилась на омлет на фантастической новой тарелке, пытаясь убедить себя не брать ее в руки и не швырять через всю комнату.
Билли едва успела начать, как я снова услышала стук в дверь.
Мои глаза метнулись туда, и в проеме стекла я увидела Микки.
— Этому человеку нельзя… верить, — проворчала я, топая обратно к двери, отпирая ее и распахивая настежь, глядя на него снизу вверх и почти крича, я потребовала: — Не стучи в мою…
Я не успела закончить, потому что Микки поцеловал меня. Жестким, агрессивным, затыкающим рот поцелуем, одновременно с тем, как втолкнуть внутрь и ботинком захлопнуть дверь.
Я положила руки ему на грудь, оттолкнула его и резко сказала:
— Не могу поверить… — я не закончила и этого, потому что рука Микки метнулась вперед, поймав меня сзади за шею. Он дернул меня на себя, и я врезалась в его тело прямо перед тем, как его рот снова обрушился на мой.
Я упиралась руками ему в грудь и пыталась сопротивляться хватке на шее.
Но он поймал меня за запястья, крепко держа обе руки между нами.
Это означало, что единственное, что я могла сделать, это оторвать от него губы и громко приказать:
— Убери руки!
Он убрал.
Я сделала яростный шаг назад.
Он сделал яростный шаг в мою сторону, нагнулся и его плечо коснулось моего живота.
Потом он поднялся, вместе со мной на плече, и зашагал по лестнице.
— Микки! — крикнула я.
Он не ответил.
Я была так зла, что решила, что падение с его плеча вряд ли меня убьет, поэтому попыталась вывернуться.
Будучи обученным пожарным, он просто отрегулировал свою хватку, удерживая меня на месте, и продолжал идти.
По коридору.
В мою спальню!
— Отпусти меня, Микки Донован! — завопила я.
Он сделал, как я просила, но только
У меня перехватило дыхание, когда он мгновенно придавил меня своим весом.
Я посмотрела в его сердитые, очень горячие, удивительно красивые голубые глаза, и мне сразу же пришло в голову, что это я сделала их такими.
Я.
— Микки, — прошептала я.
И опять это было все, что я успела сказать до того, как он меня поцеловал. В пыльной строительной одежде, его вес и жар прижимали меня к кровати, его рот был влажным, горячим и требовательным.
Я попыталась отбиться от него.
И потерпела неудачу.
И если я чему-то и научилась, так это перестать бороться, когда это ни к чему не приводит, и найти альтернативные способы получить то, что нужно.
Поэтому я сделала это и поцеловала его в ответ.
В ту же секунду он издал сексуальный, мужественный звук, который проник в мое горло и взорвался прямо у меня между ног.
Начало положено.
И в кои-то веки я получу то, в чем нуждаюсь я.
Я получу это.
Но Микки мне поможет.
Мне было наплевать на его пыльную строительную одежду. Я не беспокоилась об отсутствии практики. Не напрягалась из-за того, что не собиралась делать это так, как нравится Микки.
Я просто брала то, что хотела, целовала его, прикасалась к нему, срывала с него рубашку.
Он выгнулся, чтобы позволить мне сделать это, затем вернулся ко мне, перекатывая нас так, чтобы я оказалась сверху, затем приподнялся, все еще целуя меня. Я была вынуждена его оседлать, и его руки потянулись к подолу моей майки.
Я подняла руки, он стащил ее и отбросил прочь. Затем я положила руки по обе стороны от его головы и собиралась погрузиться в следующий поцелуй, но остановилась, когда Микки провел губами по коже над бежевым кружевом поверх клюквенного шелка моего лифчика, а затем, без предупреждения спустился ниже и, сквозь кружево и шелк, быстро и жестко втянул сосок в рот.
Я выгнулась назад, вжимаясь в его бедра.
Но я ошиблась.
Вот теперь начало было положено.
И это было дико.
Он брал.
Я брала.
Он кусал, лизал, сосал, целовал, гладил и щупал.
Я кусала, лизала, сосала, целовала, гладила и щупала.
Он мог бы поспорить, но я испытывала намного больше всего, что можно было воспринять всевозможными способами, и все это было твердым, горячим и ошеломляющим.
На мне не было ничего, кроме трусиков, а на Микки — только джинсов, наши рты сомкнулись, языки переплелись, тела слились воедино, я провела рукой по его ширинке, поглаживая твердое, толстое, длинное и многообещающее естество, когда я вскрикнула, потому что Микки прервал поцелуй и подтянул меня вверх.