Воспевая бурю

Роджерс Мэрилайл

Он вдруг умолк, сдерживая слезы, которых стыдился.

– Твоего дома?

Анья почувствовала всю глубину горя мальчика, и девушка вдруг поняла, как могло случиться, что Киэр, совсем еще ребенок, оказался один в лесу.

– Твоей семьи?

Мальчик только кивнул, вскинув голову и не видящими глазами уставившись в потолок пещеры, не давая пролиться слезам, застилавшим ему газа.

Анья подумала о Кабе, хотя волосы у того были темные, а у Киэра светлые. Представив, как стра­дали бы они с Кабом, если бы что-то произошло с их родителями, Анья ощутила страдания мальчика, как свои собственные. Забыв о

боли в груди перед лицом этой муки, она без слов подошла к мальчу­гану и ласково погладила его по белокурой головке.

Киэр сдерживался в течение долгого време­ни, с того ужасного дня, когда его мирная, без­мятежная жизнь рухнула. Он не терял самообла­дания даже тогда, когда, рискуя, возвращался на пепелище сожженного дома, где он родился и был счастлив. Но, почувствовав ласку девушки, мальчик не выдержал. Стремительно повернув­шись, он зарылся лицом в широкие, плотные складки ее шерстяного плаща.

– Они пришли ночью и сожгли все… дотла. – Каждое его слово прерывалось рыданием. – Наш домик… Амбар… И даже загон для свиней.

– Но ведь тебе удалось спастись.

Сердце у Аньи ныло от боли за несчастного мальчика, а тот, раз начав говорить, будто не слыша ее утешения, будто желая излить все на­копившееся у него на душе, рассказывал о пере­житом им ужасе.

– Я спал наверху, над спальнями родителей и сестренки. Я проснулся, задыхаясь в густых клубах дыма, и увидел, что луна светит там, где обычно была стена. Я страшно испугался, и вы­скочил в дыру, выжженную огнем.

Киэр умолк, борясь с подступавшими к горлу ры­даниями, говорившими о его муках больше, чем любые слова. Несколько раз глубоко вздохнув, он чуть-чуть успокоился и продолжил ужасный рассказ:

– Очутившись на земле, я посмотрел вверх. Весь дом был объят огнем. – Киэр опять по­молчал, вцепившись руками в складки накидки Аньи. – И все это время всадники гарцевали на лошадях вокруг дома и хохотали! Но они меня не заметили… – Горечь, звучавшая в этих сло­вах, смешивалась с холодной яростью.

Ивейн понимал и бессильный гнев мальчика, и его напрасную жажду отмщения. Это было му­чительное, острое чувство, которое некогда он сам испытал. Рассказ Киэра вызвал в его памяти кар­тины, отнюдь не созданные воображением ребен­ка, а даже слишком реальные. Правда, Ивейн не видел, а скорее знал понаслышке, как испуганная толпа, не способная уразуметь могущества неви­димых сил, растерзала его родителей. Но на глазах у него и у Ллис их дедушку и бабушку умертвили приспешники жестокого и алчного принца.

Киэр, с головой уйдя в горестные воспоми­нания, не заметил, как Ивейн подошел к нему, и еще раз сглотнул, хватая ртом воздух. Он чуть отодвинулся, глядя на девушку, и встретил ее со­чувственную улыбку.

– Мне нужно было остаться там и попытать­ся спасти моих близких.

В его словах звучало мучительное желание, чтобы их опровергли.

– Когда огонь обретает силу, никакое ору­жие смертных не способно его сокрушить, – тихо проговорил Ивейн за спиной у горюющего ребенка. – Ты правильно сделал, что вырвался из горящего дома, ты молодец.

Мальчик робко повернул залитое слезами лицо к загадочному мужчине, так обыденно го­ворившему об оружии смертных, словно он об­ладал знаниями о высших, потусторонних силах. Киэр внутренне посмеялся над нелепой минут­ной надеждой. Ему просто

хотелось, чтобы так оно и было, и потому он поверил тому, чему не должен был верить.

Анья про себя тихонько ахнула. Она никогда еще не слышала, чтобы Ивейн так прямо говорил о могуществе сил друидов кому-либо из саксонцев. И все же она догадывалась, отчего так случилось. За долгие годы, пока она тихо сидела, прислуши­ваясь к разговорам окружающих, девушка уловила смутные намеки на нечто подобное, происшедшее в жизни Ивейна. Тогда это закончилось тем, что близнецы оказались на попечении у Глиндора и ее отца. Наверное, воспоминания об этой трагедии пробили брешь в железной решимости друида ни­когда, даже вскользь, не упоминать о том, чего не следует слышать непосвященным.

– Тем, что ты спас свою жизнь, ты не дал неприятелю восторжествовать окончательно.

Ивейн хотел успокоить мальчика, и пережи­тое придавало его словам убежденность и ис­кренность. Киэр поверил ему.

– Черпай силы в уверенности, что каждый твой вздох – победа над негодяями, превратив­шими в руины твой дом.

Киэр совсем было пал духом после бурного взрыва чувств. Но в словах этого загадочного муж­чины он обрел новый источник мужества. Собрав остатки гордости, мальчуган отпустил плащ де­вушки и, отойдя, остановился в сторонке.

– Ты, наверное, голоден. – Ивейн был по­трясен отвагой парнишки, но вид у того был такой истощенный, что ясно было – муки голода занимали не последнее место среди его недавних страданий. – По-моему, пора перекусить.

– Ну конечно же! – Анья тепло улыбну­лась. – Присоединяйся, откушай от наших скромных, нехитрых яств, – пригласила она мальчика с шутливой торжественностью, пыта­ясь в то же время незаметно поправить свое не­надежное одеяние, слегка распахнувшееся, когда Киэр за него ухватился. Предлагая мальчику сесть, она кивнула туда, где на каменном полу, на охапках травы расстелен был плащ молодого жреца. – У нас туг есть хлеб, сыр и яблоки.

Киэр был голоден и тотчас же уселся на рас­стеленный плащ. Он не ел ничего с той ночи, как случился пожар, кроме диких плодов и съедобных побегов, которые он находил в лесу, да желудей, похищенных из хранилищ незадач­ливых белок, пойманных и зажаренных им.

Чтобы девушке не пришлось мучиться со своей ненадежной одеждой, Ивейн сам разделил еду. Он достал из котомки Аньи хлеб, яблоки и круг сыра. Пока она неловко, скрывая болезнен­ную гримасу, устраивалась на плаще рядом с мальчиком, Ивейн разделил еду, потом, потянув­шись за своей торбой, он вынул из нее по кусочку соленой свинины для каждого.

Воцарилась тишина: все трое утоляли голод. Анье нелегко было есть только одной рукой, од­нако она кое-как справилась. Она сумела даже отвлечься от досаждавшей ей боли, глядя на мальчика, с аппетитом, свойственным его воз­расту, уплетавшего свою порцию. Ивейн дал ему более щедрую долю. Анья знала, что он и раньше всегда точно так же заботился о детишках; это еще раз доказывало, какое нежное сердце бьется в груди этого могучего друида.

Стряхнув хлебные крошки – единственное, что осталось от завтрака, – Ивейн потянулся к красивому, с серебряной насечкой, рогу для питья, прислоненному к его торбе. Он подал его сперва Анье, отпившей большой глоток, а затем мальчику, чье личико снова замкнулось.