Воспителлы
Шрифт:
Подойдя к дому, он услышал сердитую суетню Керри.
— Джонсон Дин, — крикнула она, едва он переступил порог, — сейчас же садитесь за стол! Все давно остыло. Сегодня вечером у меня кружок. И рук не мойте.
Дин неторопливо повесил пальто и шляпу.
— Если уж на то пошло, мне и мыть-то их не надо, — сказал он. — У меня такая работа, что не очень-то испачкаешься.
Она засуетилась, склонившись над столом, налила ему чашку кофе, переставила на середину стола бутылку пива.
— Ведь сегодня вечером у меня кружок, — сказала она, делая особое ударение на
Дин покорно уселся за стол.
Он и сам не понимал, в чем тут дело, но, бессознательно выполнив требование Керри, вдруг ощутил уверенность в себе. Она заглушила глодавшие его беспокойство и ростки страха, которые чуть было не оплели его, хотя он сам не отдавал себе в этом отчета.
Керри прошла через жилую комнату, непреклонно водрузив шляпу на непреклонную голову, с видом женщины, которая опаздывает на заседание кружка не по своей вине. Она поспешила к двери.
— Вам больше ничего не надо? — спросила она, окинув быстрым взглядом стол.
— Ничего. — Он хмыкнул. — Желаю хорошо провести время в кружке. Собрать как можно больше сплетен.
Это была его излюбленная колкость и, хотя он знал, что Керри будет взбешена — выходка и впрямь была детской, — удержаться не мог.
Керри бросилась вон из комнаты, и он услышал, как она нарочито громко застучала каблуками.
С ее уходом в доме воцарилась гнетущая тишина, и, когда Дин сел за стол, комнату окутал глубокий сумрак.
Цел и невредим, подумал он, старина Джонсон Дин, учитель, цел и невредим в доме, который построил еще его дед — сколько же лет назад? Теперь он кажется несовременным с его комнатами, расположенными на одном уровне, с камином, выложенным кирпичом, с двойным гаражом, пристроенным к дому, и с большим пнем перед окнами.
Невредим и одинок.
Невредим, несмотря на угрозу, на подкравшуюся к нему тревогу, такую незаметную, что ее и распознать нельзя.
Он покачал головой.
Но вот одиночество — другое дело. Это можно объяснить. Молодые и очень старые всегда одиноки, подумал он. Молодые — потому, что еще не установили связей с обществом, а старые — потому, что уже разорвали их.
Общество состоит из разных слоев, сказал он себе, из разных слоев и прослоек и делится на группы по возрасту, роду занятий, образовательному цензу и финансовому статусу. И это еще не все. Такое деление можно продолжать до бесконечности. Было бы интересно, если б у кого-то хватило времени создать таблицу расслоения человечества. В законченном виде — если это только вообще возможно — такая таблица стала бы потрясающим документом.
Он кончил ужинать и тщательно вытер рот салфеткой. Встал из-за стола, крадучись пошел по объятому тьмой помещению.
Он знал, что надо хотя бы собрать тарелки и навести порядок на столе. По совести говоря, посуду следовало бы вымыть. Он своим опозданием причинил Керри столько хлопот! Но он не мог заставить себя приняться за работу. Никак не мог. Он цел и невредим, но он все еще не пришел в себя.
Теперь он понял, что бессмысленно
Конечно, у Стаффи ум за разум зашел. Это не может быть правдой. Слишком уж он умничает, наверное, воображение разыгралось.
Ребята теперь такие же, как и всегда.
Разве что за последний десяток лет у них заметно улучшилась успеваемость.
Разве что, как и следовало ожидать, возросла их эрудиция.
Разве что притягательность спортивных соревнований для них уменьшилась.
Разве что здесь, в Милвилле, почти перевелись преступления.
Да еще эти торжественные детские лица с сияющими глазищами, они неотрывно глядят на него с бумаг на столе.
Он стал медленно расхаживать взад-вперед по ковру возле большого кирпичного камина, чья мертвенно-черная утроба с резким запахом сгоревшего старого ясеня казалась ему пастью, и эта пасть хохотала над ним.
Он ударил старым, слабым кулаком по дрожащей ладони.
— Не может этого быть! — твердо сказал он себе.
И все же перед лицом очевидности следовало признать, что это правда.
Дети в Милвилле взрослели, росли в интеллектуальном отношении намного быстрее, чем им было положено.
А может, здесь кроется и еще что-то.
Вдруг они растут в каком-то качественно ином отношении, подумал он. Еще один шаг вперед из дикости, в которой пока прозябает человечество. Потому что спорт, на какой бы то ни было основе, хоть и усовершенствованный, все же остается продуктом пещерной эпохи — под различными масками человек протаскивает соперничество, временами оно прорывается в открытую именно в области спорта.
Если б он только мог поговорить с учениками, подумал он, если б он только мог как-нибудь проникнуть в их мысли, тогда, вероятно, что-то и удалось бы для них сделать.
Но это невозможно. Слишком высоки и сложны барьеры, слишком сильно забиты линии коммуникаций. Ибо он стар, а они молоды, он власть, а они его подчиненные. Опять разные напластования отделяют их от него. Никак к ним не подойти.
Конечно, всегда можно сослаться на что-нибудь, но это может прозвучать нелепо. Однако самое главное при случае выяснить, какие цели преследуют эти Воспителлы, и выработать свою линию поведения.
Стаффи мог ошибиться. Фантастично само предположение, что Воспителлы расставляют какие-то сети.
Особенно странно, что эти чужаки обосновались в Милвилле солидно, как старожилы. Он был уверен, что они не пожелают подвергнуть хотя бы малейшему риску уже завоеванное ими положение — ведь все их признали, предоставили в основном самим себе и говорят о них мало.
Они делают все возможное, чтобы не привлекать к себе внимания. За эти долгие годы слишком уж много чужаков нажило себе неприятности из-за того, что совали нос в чужие дела или занимались самолюбованием. Хотя, если пораскинуть умом, то, что с человеческой точки зрения можно счесть самолюбованием, с точки зрения чужаков представляется нормой поведения.