Воспоминание об Алмазных горах

Колесникова Мария Васильевна

Он задумался. Написал записку Ганбату, вернувшемуся к своим войскам. Сказал связному:

— Живой или мертвый, должен доскакать до границы, передать Ганбату! А мы выступаем к Байтаг-Богдо…

Оставив заслон и разъезды возле солончаков, отряд пошел строго на юг, к горе Байтаг-Богдо. По предположениям Чимида, именно к этой пустынной горе, поднимающейся на три тысячи метров, должны прорываться мятежники. Байтаг-Богдо возвышается на самой границе с Синьцзяном.

К горе Байтаг-Богдо подходили ночью. И не без оснований. Высланные вперед разведчики обнаружили: южные

склоны горы заняты бандами синьцзянских генералов, а возможно, самого генерала Ма. Здесь готовились оказать поддержку мятежникам. Обстановка сразу крайне обострилась.

— В бой с ними мы вступить не можем, — сказал Чимид. — И не только потому, что они перешли границу. У них, судя по всему, многократное превосходство в силах. И в то же время они могут спровоцировать нас на драку. Как быть?..

— Да тут все просто, — отозвался Щетинкин. — Наша главная задача — не пропустить мятежников за государственную границу, а не война с синьцзянскими генералами. Надо вернуться к солончакам. Правда, негде укрыться от жары, но что поделаешь? Как говорит моя Васена, перетерпим. А тут нужно оставить сильные заслоны, ну и вести беспрерывную разведку…

Начались томительные, знойные дни возле солончаков, напоминающих взбитую белоснежную пену. Слепящее сияние складывалось в причудливые миражи: огромное озеро и кораблики на нем, зеленые рощи, непонятные здания на далеком берегу. Все знали: от зеленых оазисов, от реки отошли на добрую сотню километров. Но слишком уж реальными были эти миражи. Неожиданно миражи гасли, и перед глазами снова тянулась белоснежная пелена, поросшая кое-где воробьиной солянкой и баглуром. Стебли сухой солянки напоминали паучьи ноги.

Почему мятежники ни днем ни ночью не выходят из солончаков, скрываются где-то там, в камышах, в котловинах, в мелкосопочнике? Да и заходили ли они сюда? Может быть, подались на север, обманув бдительность цириков?

Чимид послал в глубь солончаков опытных разведчиков с проводником из дружинников.

Но кто мог отыскать в соленой пустыне поредевший отряд Эрэгдэн-Дагвы? Пухлые солончаки поглотили следы. Внутри соленого ада встречались заросли камыша, очень высокого, в них легко мог укрыться всадник, кустики караганы.

…Когда ветер усилился, дышать стало нечем. Вроде бы ничто не предвещало урагана, но окрестности мгновенно заволокло мутно-белесой мглой. Вокруг крутились соленые смерчи, окутывая и людей и лошадей плотным облаком. Лучше всего было бы лежать, прикрыв лицо фуражкой, но нужно наблюдать за местностью: враг может воспользоваться непогодой… А белесые смерчи продолжали свою пляску, теперь весь воздух был насыщен мелкой солью. Соль лежала толстым слоем на щебнистой земле, попадала в глаза, в нос, в легкие. Свист ветра все усиливался, соляной ураган набирал силу. Щетинкин лежал на земле, подложив седло под голову. Скитания партизанского отряда по саянской зимней тайге сейчас представлялись чуть ли не увеселительной прогулкой. Тогда имелась возможность двигаться, действовать. Сейчас все — и люди, и лошади — были парализованы. Соль проникла в поры лица, оно невыносимо зудело, чесалось, слезились глаза. Где-то там вверху светило

солнце, все такое же знойное, жгучее. Наверное, оно навсегда остановилось в зените, так как удушливая жара не спадала, день тянулся бесконечно… Крошечная тополиная рощица не давала ни тени, ни прохлады…

Все завершилось неожиданно, буднично, без выстрелов и атак. Рано утром семнадцатого августа к небольшой рощице Будун Харгайт, где разместился штаб Чимида, со стороны солончаков подъехал белый от соли всадник на заморенной белой лошади. Его можно было бы принять за призрак. Два ламы в островерхих шапочках держались за стремена. Они едва переставляли ноги.

Всадник не мог слезть с лошади, его пришлось снять а посадить на войлок. Это был Лопсан Чамза.

— Где Эрэгдэн-Дагва? — строго спросил Чимид.

Чамза протянул руку в сторону солончаков.

— Его связали. Я так велел. Отряд заблудился. Проводник-олот завел в топи, а сам убежал… Всюду только гуджир… Мы кружились на одном месте. Многие свалились и не поднялись…

Щетинкин простился с военными советниками и монгольскими командирами. Эрэгдэн-Дагву и Лопсана Чамзу доставили в Кобдо и посадили под стражу.

— Слава богу, что Албанчи не видит сейчас своего дядю, — сказал Щетинкин Чимиду.

Утром Щетинкин и Чимид выехали из Кобдо в Улан-Батор. Один из заговоров ликвидирован. Но оба догадывались: зреют новые заговоры. И конечно же, очень бдительно надо следить за возможными гнездами мятежей.

— Теперь я могу похвастать — видел Гоби! — сказал довольный Петр Ефимович. — А то все уши прожужжали: Гоби, Гоби, а что оно такое, не знал. Даже диких верблюдов видел.

Чимид подавил улыбку.

— Вы увидели маленький язычок Джунгарской Гоби. Настоящая Гоби начинается за Гобийским Алтаем, за горами Ихэ-Богдо, Бага-Богдо. Южная Гоби… Когда побываете там, увидите «тридцать три гоби», можете сказать: я видел в Монголии все…

— Мы туда поедем?

— Надо бы. Есть там монастырь Дэмчига в Ханбогд-сомоне, высеченный из гранита. Настоящая крепость. Взглянуть на него не мешает: ведь это почти на южной границе…

— В самом деле, надо наведаться, — обрадовался Щетинкин.

Машина поднялась на перевал. Казалось, будто она плывет по струящимся облакам. Чимид указал на далекую призрачно-белую вершину на юге.

— Ихэ-Богдо! Гобийский Алтай…

И Щетинкин непонятно почему почувствовал стеснение в груди, с неудержимой силой потянуло в неизведанный край.

— После съезда и отправимся в путь, — сказал Чимид.

7

Щетинкин жил с семьей в небольшом домике в самом центре города. Со всех сторон — горы, заросшие заповедным лесом. В воскресные дни они всей семьей уезжали за реку Толу в кедровую падь.

Щетинкин слишком хорошо знал врагов, чтобы хоть на минуту поверить в свою безопасность и в безопасность семьи. Он был уверен, что вражеская рука подстерегает его за каждым углом, за каждым деревом.

Это была жизнь в постоянном напряжении, словно накрепко закрученная пружина. Бессонные ночи, тревожные дни.