Воспоминание об Алмазных горах
Шрифт:
Вивьен… Судьба явно баловала ее, Катю: второй раз сталкивала с яркой индивидуальностью, выдающимся мастером сцены. Она многому научилась у него не только как у педагога, но и как у человека. Сдержанность, интеллигентность, чувство юмора делали его близким студийцам и любимым. Он как-то облагораживал их всем своим поведением, заставлял глубже всматриваться в себя, заниматься самовоспитанием. Он хотел, чтобы каждый из них стал личностью.
Его воспитателем был знаменитый Давыдов. Первые роли он играл с Варламовым, Савиной. Но его тянуло и к Мейерхольду, за что,
Институт сценических искусств был создан из Школы актерского мастерства, которой руководил Вивьен, и «Курсов мастеров сценических постановок», возглавляемых Мейерхольдом. Художественные принципы у этих школ были очень разными. Вивьен хотел действовать на зрителя мыслью, Мейерхольд — формой как раздражителем на чувственное восприятие. Мол, все необычное привлекает внимание. Он считал, что театр должен быть театральным, и все равно, что ставить, подлинное содержание театра — мастерство актера. Всякое проявление «нутра», «переживания» на сцене называл «психоложеством».
В институте было сильное влияние формалистов. Кате повезло — их курс вел Вивьен, сторонник реализма сценической жизни актера, но это не мешало ему учиться у других театральных школ, соединять в своем репертуаре классику и современность.
Из наиболее способных курсантов института он создал Театр актерского мастерства. В труппу этого театра входили: Николай Симонов, Василий Меркурьев, Борис Чирков, Юрий Толубеев, Николай Черкасов. Катя тоже была замечена Вивьеном и включена в труппу. Это считалось большой честью. Перед выпуском из института Вивьен готовил ее на роль Виринеи из инсценированной повести Сейфуллиной «Виринея». Работа шла очень успешно, осенью предполагалось поставить пьесу в ТАМе. И если бы она не уехала с Юрием Николаевичем… Если бы.
Любимой актрисой Кати была Вера Комиссаржевская. Поиски новых форм столкнули однажды Комиссаржевскую с Мейерхольдом. Но они быстро расстались. Комиссаржевская отказалась от него как режиссера своего театра. Она считала, что путь, избранный Мейерхольдом, в дальнейшем развитии приведет к театру марионеток.
«Жизнь начинается там, где начинается искание правды; где она кончается, прекращается жизнь», — писала она.
Не раз приезжали в их институт на собеседование Константин Сергеевич Станиславский, Василий Иванович Качалов, гастролировавшие в Пушкинском театре.
Однажды среди примелькавшейся уже компании Катя увидела незнакомца. Он сразу приковал к себе ее внимание. Чувствовалась в нем какая-то значительность и несомненная индивидуальность. Его лицо дышало уверенностью, а серо-голубые глаза под смелым взмахом бровей были проницательны и умны. Его привел знакомый ей писатель из МОДПИКа.
— Екатерина Александровна, познакомьтесь с моим товарищем, — обратился к ней писатель. — Рихард Зорге, немецкий журналист-коммунист,
— Зонтер… Да, да, припоминаю. Так это ваши статьи сушили мне мозги в течение трех лет?! «Своеобразный характер возрождающегося германского империализма», «Империалистическая политика на Дальнем Востоке», «Дипломатия доллара» и так далее… — Катя рассмеялась.
— Будем считать, что мы знакомы уже три года, — с улыбкой ответил Зорге, крепко пожав протянутую Катей руку.
— Рихард хотел бы позаниматься русским языком, — снова обратился писатель к Кате. — Я вспомнил, что вы работаете корректором в типографии и, следовательно, самый грамотный среди нас человек.
Катя вопросительно посмотрела на немца.
— Да, это так… — серьезно подтвердил он слова писателя. — Хочу изучать грамматику.
— Я действительно корректор, но сильно сомневаюсь в своих педагогических способностях, — с юмором ответила Катя.
— Не отказывайтесь… — просительно произнес писатель. — Рихард не будет особенно взыскательным, — пошутил он.
— Да, да, я буду очень послушным и дисциплинированным, — сдержанно улыбаясь, сказал немец.
— Не знаю, что с вами делать… У меня очень мало свободного времени. — Катя неуверенно посмотрела на немца. — Разве что один раз в неделю? — Ей явно не хотелось ему отказывать.
— Очень хорошо! Я буду вам платить! — обрадовался Рихард.
— Что вы, что вы?! — замахала руками Катя. — Я не хочу, чтобы вы мне платили.
— Ну нет! Все должно быть строго по-деловому, — запротестовал он. — Это будет удобно и вам, и мне.
— Давайте так договоримся, — решительно сказала Катя, — я буду учить вас русскому языку, а вы меня — немецкому!
— Вы шутите? — с забавной подозрительностью спросил он.
— Вовсе нет! Я много лет изучала немецкий в школе, потом в институте, но так и не овладела им. Должна же я преодолеть свою инерцию.
— Ах так? Тогда я согласен, — с лукавой улыбкой проговорил Зорге. — Только уж не рассчитывайте на мою снисходительность: я строгий педагог.
Было очевидно, что Зорге остался доволен «сделкой». Писатель почувствовал себя «третьим лишним» и, тихонько посмеиваясь, отошел в сторону. Они этого не заметили.
— У вас очень уютно. Я давно не бывал в домашней обстановке, — сказал Рихард. — Вы живете одна?
— Да, — кратко ответила Катя. Ей показалось, что он излишне внимательным взглядом окинул комнату, и она почувствовала неловкость за убожество своего жилища. Старые разнокалиберные стулья, сильно подержанный, несвежий диван, стол, примитивная этажерка, набитая книгами. У окна притулился взятый напрокат видавший виды клавесин.
В Москве с жильем проблема. Квартира была сделана предприимчивой Катиной хозяйкой из пустого полуподвала. По приезде из Италии Катя сняла у нее угол. Потом хозяйка сильно заболела, и сестра увезла ее к себе в Ленинград. Так Катя оказалась обладательницей этой квартиры. Мебель, кроме клавесина, осталась от прежней хозяйки. Скудные средства не позволяли Кате сменить ее.