Воспоминания (1859-1917) (Том 2)
Шрифт:
Но какой части выговоренных условий соответствовало это широкое признание: ограничивающим или (условно) расширяющим полномочия социалистов? Вопрос оставался пока без ответа. Кое-как сколоченный таким образом политический омнибус не обещал благополучного путешествия. Крушения в пути должны были быть часты - и участиться вплоть до развала всей машины. Но социалистическая часть коалиции тут еще не участвовала. Она в течение целого месяца оставалась неутвержденной съездом советов и, по-видимому, специальной деятельности не проявляла. Заработали в мае - и притом с азартом - лишь те два ведомства, для которых и создана была коалиция: дипломатическое и военное. Терещенко поспешил уже 3 мая разослать ноту, осведомлявшую союзников о новом курсе русской политики. Увы, он получил неудовлетворительные ответы. Он попробовал было их исправить путем переговоров. Последовали попытки истолкования циммервальдской формулы. Англия и Франция кое-что уступали - словесно. Америка не уступила ни слова из ясной антигерманской позиции Вильсона. "День"
Терещенко отступил, и его политика стала считаться "продолжением политики Милюкова". А Совет со своей стороны продолжал укрепляться на своей циммервальдской позиции.
Но тут можно было сколько угодно разговаривать. В области военных действий разговаривать было нельзя. Ген. Алексеев понимал, что при состоянии разложения армии нельзя наступать. Но Керенский обещал наступление.
И уже 17 мая мы слышим недовольный оклик Н. Суханова: "Новое правительство (коалиции) существует и действует уже десять дней... Что оно сделало в отношении войны и мира?" Ответ не неблагоприятен для Керенского. "Военное министерство, сверху донизу, при содействии всех буржуазных и большей части демократических сил, с необычайной энергией работает над восстановлением дисциплины и боеспособности-армии. Работа эта ... уже дала несомненно результаты". Результат, однако, получается - отрицательный с точки зрения Суханова. "Уже ни у кого не вызывают сомнения ее цели: это единство союзного фронта и наступление на врага". Это - не положительное достижение, это и есть - криминал! Разумеется, "пока война продолжается,... нельзя опротестовывать функции всей организации войны", уступает Суханов. Но, пишет "Правда", "все более жгучим" становится вопрос, "кому будет принадлежать вся власть в нашей стране"... "Добейтесь перехода всей власти в наши руки", - "только тогда мы сможем предложить не на словах, а на деле, демократический мир". Вот первая цель; вот и первое достижение, рекомендуемое коалиционной группе социалистов - в духе Циммервальда.
Эти два "вопроса", действительно, исключали друг друга. И если около одного только "десять дней" шла работа в военном министерстве, то по второму Россия была уже не первый год затоплена пропагандой пораженчества. Съезд офицеров армии и флота в ставке подвел этой пропаганде ужасающий итог.
Керенский это знал, конечно, когда 29 апреля произносил перед фронтовым съездом свои известные слова: "Неужели русское свободное государство есть государство взбунтовавшихся рабов!.. Я жалею, что не умер два месяца назад. Я бы умер с великой мечтой, что... мы умеем без хлыста и палки... управлять своим государством".
Теперь эта истерика обернулась... энтузиазмом: единственное средство, остававшееся в распоряжении военного министра "революционной демократии". На самых высоких нотах своего регистра он кричал толпам солдат с свободной трибуны, что вот он, никогда не учившийся военному делу, пошел командовать ими; что, ведя их "на почетную смерть на глазах всего мира", он "пойдет с ружьем в руках впереди" их (со ссылкой на "товарищей с.-р.'ов").
Истошным голосом он выкрикивал слова: свобода, свет, правда, революция - и очень много напоминал им о долге, о дисциплине, - о том, что они... "свободные люди". Солдаты кричали в ответ: "пойдем", "докажем", "не выдадим". Что происходило за линией, до которой долетали отдельные восклицания министра, оставалось, конечно, неизвестно. Было бы, однако, несправедливо не отметить, что между ближайшим окружением Керенского и толпой любопытствующих создалась прослойка энтузиастов, действительно увлекшихся идеей наступления, как из офицерских, так и из левоинтеллигентских кругов - и вообще из молодежи. Из этих кругов вышли "комиссары" и "председатели комитетов" Керенского. В этой же связи сложились некоторые организации офицерских союзов, сочувствовавших новому строю.
Как мы видим, оба главные вопроса, занимавшие центральную часть коалиции, уже возбудили резкое сопротивление со стороны советов, и оба конфликта остались в течение мая неразрешенными. Первый из них дипломатический - можно было просто отложить, как и сделал Терещенко. Второй требовал дальнейшей подготовки и, после майской фанфаронады Керенского, на месяц сошел со сцены. Но глубина разногласий по этому (военному) вопросу уже проявилась во всей силе и грозила поставить Россию не перед простым конфликтом, а перед катастрофой.
В сущности, не менее катастрофическое положение уже не грозило, а было налицо в области народного хозяйства. Здесь обострился до крайних пределов конфликт между трудом и капиталом. В момент, когда народное хозяйство уже находилось в состоянии крайнего расстройства, когда промышленность могла продолжать призрачное существование, расходуя капитал или живя за счет казенных субсидий,
Он предпочел уйти 18 мая в отставку, не найдя себе заместителя. Тщетно его убеждали остаться... Это был первый ответ "буржуазных" членов коалиции на неосуществимую часть ее программы.
Как бы для того, чтобы подчеркнуть произвольное и демагогическое начало, водворившееся в хозяйственном управлении государством, Некрасов третий из "триумвирата" - выпустил 27 мая знаменитый циркуляр, прозванный "приказом № 1 путейского ведомства", которым железнодорожный союз служащих получал контроль и наблюдение над всеми отраслями железнодорожного хозяйства, с правом отвода на два месяца любого начальствующего лица. Ему объяснили, что это не значит: "твердая власть"...
Из полосы майского сравнительного затишья мы теперь переходим в переменную погоду начала и середины июня и в бури конца июня и начала июля. Основным ферментом к накоплению электричества послужили уже тут крайние левые настроения столицы, а средой их распространения - явились рабочие и солдатские организации. Непосредственным объектом нападения оказалась при этом буржуазная часть Временного правительства. Но предметом, за который велась борьба, - была организация социалистической части коалиции.
Центральным органом, через который борьба проводилась, стал отныне "всероссийский съезд советов", впервые собранный в полномочном составе и уполномоченный, как мы знаем, не то оформить, внутри коалиции, существование ее социалистической части, не то прямо создать отдельное социалистическое правительство.
5. СЪЕЗД СОВЕТОВ И СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО
Первый всероссийский съезд советов заседал в Петрограде, в Таврическом дворце, в течение почти всего июня (3-27). Естественно, он и сделался центром всех политических событий столицы. Он представлял 358 советов, армию, флот и тыловые учреждения, несколько крестьянских организаций и отдельных социалистических групп. Преобладающее большинство на съезде принадлежало двум главным социалистическим партиям России: 285 социалистов-революционеров и 248 социал-демократов меньшевиков - партия с доминирующей идеологией. С.
– д. большевиков было всего 105, но они были зажигательным элементом съезда. Около сотни членов представляли отдельные социалистические кружки - более умеренных воззрений и один член гордился провоцирующей кличкой "анархиста-коммуниста". Многие члены съезда приехали из провинции, и общее настроение съезда вначале было довольно умеренное. Люди приехали "работать": их стесняли раскаленные струи, врывавшиеся с улицы. Уже 6 июня обе главные партии большинством 543 против 126, при 52 воздержавшихся, одобрили решение исполнительного комитета принять участие во власти в коалиции с буржуазией. А 8 июня резолюция съезда признала ответственными перед советами одних "министров-социалистов", на том основании, что "переход всей власти к советам в переживаемый период русской революции значительно ослабил бы ее силу, преждевременно оттолкнув от нее элементы, еще способные ей служить". Это была строго марксистская позиция Церетели. Но эта линия, очевидно условленная между коалиционистами, немедленно вызвала резкую реакцию против нового состава Временного правительства со стороны более левых течений. Большевики внесли проект резолюции, по которой "социалистические министры прикрывают, посредством ни к чему не обязывающих обещаний, ту же самую империалистическую и буржуазную политику" и тормозят развертывание революционных конфликтов. Меньшевики-интернационалисты заявляли в своем проекте резолюции, что новый состав Временного правительства не является "действительным органом революции". Обе резолюции были отвергнуты съездом, но уже в своей объединенной резолюции главные партии вставили требования, чтобы правительство действовало "решительнее и последовательнее", и приняли "демократическую" формулу мира".
Но в итоге получались слишком явные противоречия. Предлагалось, например, "проводить дальнейшую демократизацию армии - и укреплять ее боеспособность", или согласовать "требования организованных трудящихся масс" "с жизненными интересами подорванного войной народного хозяйства", противоречие, от которого ушел Коновалов. Словом, при обострившемся отношении к коалиции, компромиссы, очевидно, более не удавались. И съезд решил заменить частичные противоречия - одним общим. Он тут же постановил, - продолжая поддерживать Временное правительство, - создать в то же время "для более успешного и решительного проведения в жизнь указанной платформы, для полного объединения сил демократии и выявления ее воли во всех областях государственной жизни", "единый полномочный представительный орган всей организованной демократии России" из представителей съездов р. и к. депутатов.