Воспоминания дипломата
Шрифт:
Швейцарии русских и в первую очередь наладила пересылку писем русских к их родственникам в Советской России, так как регулярной почтовой связи с ней в то время не существовало.
Наконец, в начале ноября все формальности, сопряженные с выдачей германской визы, были закончены, и, надо отдать справедливость, германская миссия сделала все возможное для моего беспрепятственного въезда в Германию. К тому же благодаря содействию нашего полпредства мне была обещана въездная виза в РСФСР, я был снабжен рекомендательным письмом. К несчастью, за несколько дней до предполагаемого моего выезда в силу приближения перемирия на Западном фронте и давления союзников на правительство Швейцарии советское полпредство вынуждено было
Одновременно в Берне распространились слухи о начавшейся в Германии революции. Наступил ноябрь 1918 г. Со дня на день ожидалось перемирие на фронте, и в Лозанне, где я в последнее время жил, на светящемся транспаранте на главной площади красовались пресловутые "14 пунктов" Вильсона.
Наступал послевоенный период европейской истории. Париж готовился распространить свою гегемонию на всю Европу. Вскоре мне пришлось в этом наглядно убедиться. Как бы обгоняя нас, быстро продвигались французы, и я, приехав в Польшу в свое имение Вышков, увидел уже попавшего туда французского офицера, строившего обращенные на восток траншеи на полях фольварка... С французами двигались и англичане, но они занимали побережье, мечтая о новых колониальных захватах путем образования полузависимых от Англии приморских стран, будь то на Балтийском, Черном или Каспийском морях. Все это происходило в атмосфере общего хаоса.
По революционной Германии (1918)
Седьмого ноября мы с дочерью пустились в дальнейшее странствование. Нельзя сказать, чтобы я, имея визы на проезд в Россию, был теперь уверен, что скоро туда попаду. Над всей Европой нависла туча послевоенных бедствий, и будущее представлялось для всех, в частности для нас с дочерью, весьма загадочным. Я избрал путь через Штутгарт, повидать который в новых условиях меня очень тянуло.
Через несколько часов пути поездом мы в Романсгорне пересели на пароход, совершавший рейсы по Боденскому озеру между Швейцарией и немецкими гаванями на этом озере. Чтобы попасть в Штутгарт, нам надо было высадиться в хорошо известном мне Фридрихсгафене. Кроме нас двоих, пассажиров на пароходе не было, и мы разговаривали только с капитаном, который с немецкой выдержкой хранил молчание о германских событиях, а может быть, он и сам, пробыв вчерашний день в швейцарских портах, мало знал о них.
В порту Фридрихсгафена было пустынно. Таможенный осмотр прошел быстро, наш багаж почти не досматривался. Поезд в Штутгарт уходил лишь вечером, и мы отправились позавтракать в гостиницу.
На первом же перекрестке я купил газету и был поражен тем, что узнал. Накануне произошло восстание флота. Со всех концов Германии поступали самые сенсационные сведения. Между прочим, сообщалось об отъезде Вильгельма II в Голландию, но официального отречения еще не было, и страной управлял рейхсканцлер Макс Баденский.
Фридрихсгафен производил крайне мрачное впечатление: в магазинах пустые витрины, лишь в обувных магазинах можно было найти единственную, имевшуюся тогда обувь - с деревянными подошвами. Пришлось пойти в местное полицейское управление для получения временных карточек на хлеб, так как в ресторанах хлеба без карточек не давали, но к этому мы уже привыкли в Швейцарии, где карточная система также существовала. В ресторане на столике, покрытом бумагой, нам подали весьма скудный завтрак.
Вскоре мы отправились на вокзал. В вагоне никого не было, но в последний момент перед отходом поезда к нам в купе вошел пассажир. Легко было догадаться, что это полицейский агент, которому поручено сопровождать нас. В противоположность своему французскому коллеге в Бельгарде, о котором я рассказывал выше, он оказался весьма разговорчивым собеседником. Интересуясь происходящими в Германии событиями, я пытался разговориться с ним, но узнал от него по существу не так много. Если французы ко мне приставили приятного,
В Ульме, где поезд стоял около 20 минут, вокзал носил явные следы военного времени. На перроне был расположен большой буфет для раненых, суетились медсестры, было много военных и с трудом передвигавшихся раненых.
О положении в Штутгарте, Франкфурте и в других южных городах Германии ничего не было известно, и об этом ничего не мог сообщить даже приставленный ко мне любезный "осведомитель" - полицейский агент. В Штутгарте мы остановились в хорошо известной гостинице "Маркварт", куда в то время можно было попасть непосредственно с вокзала особым ходом. Встретивший нас портье, старый знакомый, поразил меня своей худобой. На нем был надет как бы чужой воротничок. Было видно, что в Германии в годы войны жилось несладко.
На следующее утро, когда я выглянул в окно, выходящее на площадь перед дворцом, мне представилось необычайное зрелище. На площади были развешаны красные флаги, из которых один был прикреплен к самой вершине украшавшего площадь памятника в ознаменование столетия Вюртембергского королевства (ставшего таковым милостью Наполеона I). Перед гостиницей собралась толпа, состоявшая наполовину из солдат, наполовину из рабочих. Я видел, как солдаты передавали рабочим свои тесаки-штыки. Создавалось впечатление, что революция в полном разгаре. Но все это происходило пока без каких-либо столкновений.
Мы отправились в город, чтобы посмотреть, что там происходит. По дороге встретили двух-трех знакомых, в том числе парикмахера, исхудавшего еще более, чем портье. Проходя мимо дворца, я увидел на нем надпись крупными буквами, сделанную мелом: "Volkseigentum" ("народная собственность"). По-видимому, король уже выехал из дворца. Мне объяснили, что надпись была сделана во избежание возможного разграбления дворца толпой. На главной улице в витринах лучших магазинов было пусто, как и в Фридрихсгафене, а в окнах лучших обувных магазинов виднелась все та же обувь на деревянных подошвах.
Возвращаясь в гостиницу, мы встретили автомобиль, в котором ехали генерал, снявший погоны, матрос и рабочий, все с красными бантами, а возле шофера развевался большой красный флаг. По-видимому, то были представители только что образовавшегося Совета рабочих и солдатских депутатов, который взял в свои руки управление городом. В главном зале нашей гостиницы происходило большое собрание, на котором председательствовал тот же генерал.
Портье сообщил, что, по слухам, движение поездов на Франкфурт скоро совсем прекратится и советовал, не откладывая, продолжать путь. Так мы и сделали. Действительно, во Франкфурте, до которого мы благополучно доехали последним поездом, железнодорожная забастовка была в полном разгаре, и вокзал был занят представителями новой власти с красными повязками на рукавах.
На следующее утро в гостинице нам сообщили, что поезд в Берлин отходит в 12 часов, но еще неизвестно, пойдет ли он дальше Галле. Мы с дочерью решили не задерживаться, сдали багаж и кое-как сели в переполненное купе. Купе занимала, по-видимому, деловая публика, и разговор шел с немецкой обстоятельностью о работе железных дорог и телеграфа, причем высказывались соображения, когда можно рассчитывать попасть в тот или другой город, получить телеграфный ответ и т.д. Слушая эти разговоры, я вспомнил такую же приблизительно поездку в переполненном купе в 1905 г., во время первой русской революции. Тогда я ехал из Варшавы в Петербург, но из Гатчины мне пришлось возвратиться: в Петербург невозможно было попасть ввиду забастовки работников железнодорожного узла. Только разговоры были тогда совсем другие, они касались широких революционных тем, преимуществ прямого, тайного и всеобщего голосования, о свободе слова, печати и т.д.