Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки]
Шрифт:
— Нет.
— То, что я вам сейчас сказал, Гамлет говорит Офелии, поражаясь тому, как столько грации, красоты и добродетели может сочетаться в одной женщине.
Я покачала головой.
— Но, поскольку Офелия сомневается в любви принца Датского, — продолжал сэр Джон, — он говорит ей:
Не верь дневному свету, Не верь звезде ночей, Не верь, что правда где-то, Но верь любви моей. [11]При
11
«Гамлет», II, 2.
— И что же Офелия ответила на эти слова?
Сэр Джон поднялся.
— Гамлет, — сказал он, — не дал ей времени для ответа: он удалился, доверив сердцу той, которую он любит, говорить за него даже в его отсутствие.
— Вы нас покидаете? — спросила я.
— После трех часов я уже не застал бы лордов в Адмиралтействе, а я желаю доказать вам хотя бы, что умею держать слово, и сегодня же принести ответ, которого вы ждете, а уж будет ли он благоприятен, зависит не от меня.
— А что делать нам? — осведомилась Эми.
— Вы будете так любезны, что подождете меня на Пикадилли. Вас проводит туда мой лакей.
— Не могли бы вы, пока все не разрешится, отпустить бедняжку Дика хоть на сутки?
— Идет, — со смехом откликнулся сэр Джон, — но при одном условии. Пусть мисс Эмма поручится, что этот хитрец не вздумает дезертировать. А если это все же случится, придется мисс Эмме телом и душой отвечать за него.
— Эмма, ты согласна? — воскликнула моя подруга.
Я протянула руку сэру Джону:
— Даю вам слово, милорд.
— Теперь, — вздохнул адмирал, — я хотел бы лишь одного: чтобы мошенник удрал на край света! Что ж, пойдемте, если вам угодно, чтобы я доставил вас на берег.
— Мы поднялись на борт этого судна лишь для того, чтобы посетить милорда, — отвечала я. — И если милорд его покидает, нам больше нечего здесь делать.
Сэр Джон вторично позвонил в колокольчик, и появился тот же слуга.
— Шлюпку! — приказал адмирал.
— Она готова, милорд.
— Вы сойдете на берег вместе с нами и проводите этих дам на Пикадилли. Ужин должен быть приготовлен к семи часам.
Я хотела было возразить против этого ужина в семь, но сэр Джон, не дав мне времени что-либо сказать, предложил мне руку и повел к трапу.
Все офицеры корабля между тем выстроились, образовав два ряда от дверей каюты до трапа.
Я не только потупила взор, но и опустила голову под их взглядами: они были до того тяжелы, что я даже ссутулилась под их бременем.
Не помню, как я оказалась в шлюпке; до моего слуха донесся
На берегу уже ждала карета сэра Джона, рядом с ней стоял наш жалкий фиакр.
— Неужели вы собираетесь ехать в Лондон в этом? — удивился адмирал.
— Но как же иначе мы можем туда вернуться? — спросила я.
— Пикадилли мне по пути, я подвезу вас туда.
Он сделал лакею знак, чтобы тот заплатил кучеру фиакра, затем сам открыл перед нами дверцу экипажа и предложил мне войти туда первой, между тем как Эми успела обменяться несколькими словами с Диком, условившись, где они встретятся, когда станут известны результаты хлопот сэра Джона.
Дик, не столь гордый, как мы, забрался в фиакр и, торжествуя, велел кучеру везти себя в Лондон.
Сэр Джон расположился впереди, оставив нам два задних места, а лакей уселся рядом с кучером. Карета тронулась, я же — такова странная особенность моей участи — погрузилась в мечты, вовсе не сходные с теми, что переполняли меня на пути сюда.
Ах, этот символический образ судьбы как непрерывно вращающегося колеса, он просто создан для меня! Но откуда мне было знать, какой смысл имело это вращение, куда в те минуты увлекало меня колесо — вверх, вниз?
Поднялась ли я с того дня, как была пастушкой у миссис Дэвидсон? Опустилась ли?
Я так глубоко погрузилась в эти размышления, что едва заметила, когда сэр Джон завладел моей рукой, и оставила ее покоиться в его ладонях.
Через полчаса карета остановилась: мы прибыли на Пикадилли.
Дверца отворилась, и сэр Джон сошел первым, чтобы подать нам руку. Я испытывала признательность к истинному джентльмену, который обращался с нами словно с герцогинями, и в невольном порыве слегка сжала его пальцы.
— Благодарю! — шепнул он мне.
Резким движением я вырвала руку.
Он взглянул на меня с некоторым удивлением, но моя улыбка сказала ему, что в этом движении не было ничего оскорбительного для него.
Было уже больше трех часов, нельзя было терять ни минуты, если он хотел вовремя успеть в Адмиралтейство. Итак, он снова сел в карету, а мы в сопровождении слуги вошли в дом.
Этот дом, расположенный на полпути между Лондоном и местом, где стоял на якоре корабль Джона Пейна, являл собой очаровательный маленький особняк, меблированный со всею возможной изысканностью и не имевший иных владельцев или жильцов, кроме знатного покровителя Дика.
Лакей, оставленный с нами, чтобы было кому ввести нас в дом, проводил каждую в отведенную ей комнату.
Входя в свою, я приостановилась в изумлении, теряясь в догадках, где я раньше могла видеть эти самые покои.
В их реальности было что-то совершенно немыслимое. Такая комната могла явиться мне только в грезах. Я еще ни разу даже не забредала на Пикадилли и, с тех пор как попала в Лондон, была здесь в первый раз.
Я стояла посредине изящно обставленной комнаты; прямо передо мною возвышалось большое зеркало в золотой раме; я узнала шторы из небесно-голубого шелка, туалетный столик и комод из розового дерева; под ногами у меня был турецкий ковер, над головой — плафон, украшенный фресками, достойными кисти Буше или Ватто.