Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки]
Шрифт:
Второго испытания я очень опасалась и тихонько просила сэра Джона и громко — его друзей избавить меня от него, ссылаясь на свою усталость; при всем том нервная дрожь во всех членах, блеск глаз, лихорадочное напряжение голоса свидетельствовали об обратном, о том, что ни в каком отдыхе я не нуждалась.
Собравшиеся принялись настаивать. Мое сердце вторило их просьбам, я не могла сопротивляться долго и поддалась.
На этот раз, как следует из пьесы, мы должны были появиться на балконе вместе с сэром Гарри: моя рука охватит его шею, глаза утонут в глуби его зрачков, а наши
И вот сэр Гарри оказался со мной в этих импровизированных декорациях.
Он придвинулся ко мне, его рука обвила мою талию, он прижал меня к груди и прошептал единственное слово:
— Наконец-то!
Я почувствовала, как между нами как бы пробежала искра. Мои веки смежились, руки стиснули его шею, из груди вырвался легкий вскрик, а затем, не знаю, как все произошло, но мои губы словно обожгло. Это был не первый поцелуй Джульетты, но первый, данный ей Ромео.
Мне показалось, что я вот-вот потеряю сознание.
Сэр Гарри увлек меня к окну. Невероятным усилием воли я взяла себя в руки, однако целая ночь любви не подготовила бы меня лучше к тому прощанию, полному одновременно нежности и боли, которое предшествует вечной разлуке веронских любовников.
Наше появление было встречено всеобщими рукоплесканиями.
Начинать предстояло мне; скажу откровенно, никакое сколь угодно глубокое изучение актерского мастерства не придало бы моему голосу большей правдивости, чем состояние моего собственного сердца.
Поэтому эти прекрасные строки Шекспира:
Уходишь ты? Еще не рассвело. Нас оглушил не жаворонка голос, А пенье соловья… —полились из моих губ слаще меда, а когда сэр Гарри отвечал мне, что ничего так не желает, как остаться подле меня, умереть за меня, трехкратный взрыв аплодисментов оповестил меня о том, что каждый из присутствовавших готов оказаться на месте моего Ромео.
Наша сцена продолжалась, проходя через все оттенки чувства, которые с такой изобретательностью живописал гений Шекспира, однако, когда Ромео был вынужден вырваться из моих объятий, мне показалось, что моя душа покидает тело, и, совершенно разбитая, я без сил рухнула на колени.
Зрители приняли это за наитие, озарившее мое сердце, хотя то была просто телесная слабость.
Остаток сцены я играла, свесившись через балкон и вцепившись руками в балконную решетку.
Притом даже меня удивило выражение собственного голоса, когда я произносила бессмертные строки:
О Боже, у меня недобрый глаз! Ты показался мне отсюда, сверху, Опушенным на гробовое дно И, если верить глазу, страшно бледен. [14]14
«Ромео и Джульетта», III, 4.
А
Мне трудно передать, какую бурю восторгов вызвала эта сцена, описать, как неистово мне аплодировали, когда она подошла к концу. Что касается меня, то я так и осталась на балконе почти без чувств. Сэр Джон подошел ко мне и, заключив в объятия, скорее принес, нежели привел к своим друзьям.
Сэр Гарри также удостоился многих похвал, самым естественным образом переадресовав их мне.
Сэр Джон соединил в своей холодной влажной руке обе наши пылающие ладони и произнес:
— Если бы Ромео и Джульетта так любили друг друга, как вы, смерть при всей своей беспощадности не осмелилась бы их разлучить.
Я поглядела на него с удивлением и высвободила свою руку, он отпустил ее только после страстного пожатия.
Мы сели пить чай. Затем сэр Джон извлек часы и провозгласил:
— Господа, в полночь я буду вынужден вас покинуть: в Адмиралтействе состоится ночное заседание. Нам осталось провести вместе всего четверть часа.
Затем он отвел меня в сторонку и тихо произнес:
— Я с вами не прощаюсь, дорогая Эмма. Может быть, заседание закончится не слишком поздно, тогда я смогу вернуться и провести эту ночь с вами; при всем том не ждите меня, ложитесь и спите. У меня есть собственный ключ, так что вам нечего обо мне беспокоиться.
Не знаю почему, но эти слова заставили меня содрогнуться.
— Разве вы не можете как-нибудь отпроситься? — робко спросила я, еще не понимая, действительно ли мне хочется, чтобы он остался.
— Невозможно! — таков был его ответ.
После этого он возвратился к чайному столику, вокруг которого сгрудились его приятели, и громко о чем-то заговорил, прилагая весьма заметные усилия, чтобы под напускной веселостью скрыть какую-то тревогу.
Прошло около пятнадцати минут, и вот часы пробили полночь. Сэр Джон снова посмотрел на свой карманный хронометр — он показывал то же время.
Это был знак гостям, что настала пора откланяться. Они простились со мной; собрался уйти с ними и Гарри, но в его взгляде сквозило глубочайшее сожаление; затем сэр Джон приблизился ко мне, поцеловал меня в лоб и произнес две строки, которые в пьесе говорит Ромео:
Прощай. Спокойный сон к тебе приди И сладкий мир разлей в твоей груди! [15]Моих сил хватило только на то, чтобы ответить ему улыбкой, почти такой же печальной, как и его собственная. Он бросил на меня последний взгляд, взял под руку сэра Гарри и вышел, пропустив вперед остальных гостей.
15
«Ромео и Джульетта», II, 2.