Воспоминания глупого кота
Шрифт:
Обычная жизнь… Думаю, что только моя жизнь протекала, как обычно, и то не совсем,
потому что я тоже глубоко страдал. Иначе и быть не могло. Я видел их бегающие взгляды,
беспокойный сон, руку, хватающуюся за телефонную трубку, – особенно в самые первые,
после случившегося, дни, – и какие-то, охваченные мягкой тоской, тихие шаги по паркету.
С другой стороны, никто и представить себе не может, насколько мне не хватало Луиса
Игнасио. Хотя со своей стороны я получил покой.
По правде говоря, за месяцы отсутсвия этого парнишки, все остальные были гораздо
более
спине руками, ища во мне невозможного для них утешения. И хотя им так не хватало
шуток и игр, они смеялись, когда я, сознавая то, что им необходимо забыться, снова начинал блистать своим мастерством шута. Они смеялись, хотя в глазах их была такая печаль, что я сам немножко стыдился своего поведения. Они отлично понимали все мои старания и
усилия отвлечь их, и долго ласкали меня, благодаря более светлой улыбкой. Они принимались целовать меня в голову, как целовала меня Уксия с самых первых дней моей
жизни в семействе, и за что ее столько раз осуждали.
На протяжении всех этих нудно текущих месяцев, ребята вносили в жизнь семьи некую неразрывность. Ведь с несчастным случаем жизнь не прервалась, она продолжалась.
Казалось, они по-прежнему вели размеренную, нормальную жизнь, о которой просил их
тот, кто всем заправляет. Они не отлынивали от занятий, начали добросовестно учиться,
судя по первым предрождественским экзаменам и зачетам. Но ритм жизни был другим,
хотя бы из-за того, что всегдашние самые близкие друзья, да и другие, не перестали приходить в дом для того, чтобы узнать новости из больницы, или для того, чтобы каждый вечер по очереди вместе с домочадцами навещать Луиса Игнасио, когда его выздоровление вошло в нормальное русло, хоть и не лишенное драматизма.
Взрослых почти никогда не было дома, и дети отвечали на телефонные звонки и записывали сообщения, потому что телефон звонил все время, не умолкая.
* До 2001г в Испании военнообязанными становились мужчины с 17 лет (призыв с 19), с 2001г – служба только по контракту
Глава 16. Ночь чуда.
Через два дня после несчастного случая с Луисом Игнасио, мы покинули Мургию.
Домашний телефон, не смолкая, звонил целыми днями, а иногда еще и по ночам. И так
практически до самого Рождества, а вернее, до тех пор, пока мы не вернулись на
рождественские праздники в долину Зуя. Возможно, я несколько преувеличиваю, но,
уверяю вас, что в этом доме никто из нас не ложился спать раньше двенадцати, и телефон обычно трещал даже позднее этого.
Тот, кто всем заправляет, достаточно плохо переносил эти ночные звонки. Он не допускал,
что можно звонить так поздно даже при таких особых обстоятельствах. Это было делом принципа. Если нет чего-то действительно очень срочного и неотложного, если речь не идет об очень близкой семье, привычки которой известны, если между собеседниками нет какой-то негласной, или очевидной договоренности, то, начиная с половины одиннадцатого, не следует звонить
Я уверен, что, помимо обычного неприятия этих ночных звонков, его изначальное
недовольство ими было плодом нежности и заботы о жене. Он так старался, чтобы Бегония-мать могла бы отдохнуть после своих неустанных метаний целый день из дома в больницу, из больницы домой. Я говорю это, потому что видел сам, как он убрал телефон с ночного столика в их комнате и закрыл его поблизости в шкафу, чтобы звонок не нарушил ее сон.
Другое дело – посещения. Пока парнишка находился в медицинском центре, повидаться с
ним приходило множество друзей. Особенно, его собственных друзей. Было большущей и приятной неожиданностью узнать, что у этого парня, который почти никогда не рассказывал о своих приятелях, было море замечательных друзей. Одноклассники, те, кто учится вместе с ним на курсах Права при Университете, соратники по “Движению за права человека во всем мире”, соседи и просто закадычные друзья по жизни… Все старались помочь Луису Игнасио скоротать его долгие, мучительные часы страданий, перекидывались с ним картишки, когда он смог спускаться в инвалидном кресле в больничный вестибюль. Они были ласковы с ним, шутили, особенно девчонки, чтобы хоть немного отвлечь его от боли. Они от чистого сердца предлагали ему свою помощь в улаживании формальностей накануне начала учебы на курсах.
Также и друзья семьи, друзья взрослых, с самой первой минуты были очень внимательны
и предупредительны. Их было меньше, но приходили они чаще. Некоторые из них вынуждены были покинуть палату через несколько минут в полуобморочном состоянии, вызванном тем, что они увидели: неподвижно распростертое тело с головой, охваченной железяками, с которых почти до самого пола свисали мешки с песком… Я этого, естественно, не видел, но грузы с песком, прикрепленные железками к теменным костям, безусловно производили впечатление. Это очень бурно обсуждалось в самые первые недели пребывания Луиса Игнасио в больнице. Другие быстро выбежали в коридор, чтобы суметь там выплакаться. Они помнили сильное, плотно сбитое, мускулистое тело. Теперь же они видели перед собой неподвижное тело, с каждым разом все больше исхудалое, и глаза, погруженные в тишину, которую не могли нарушить даже его всегда краткие ответы.
Обстановка в этой палате с шестью койками и другими парализованными
тяжелобольными с повреждениями мозга была крайне напряженной. Давид, Артуро и Маноло, его сотоварищи по несчастью, находились в еще более тяжелом состоянии. У них
троих была тетраплегия, и говорят, что никто из них не сможет в дальнейшем снова
ходить. Трое отличных парней, ни одному из которых еще не исполнилось и двадцати лет,
окончательно лишившиеся способности свободно передвигаться.
Затем, на протяжении долгих недель, поступали и другие, тоже очень молодые, чья