Воспоминания (Катакомбы XX века)
Шрифт:
О. Серафим все принял с глубоким сочувствием. "Мне понятен твой страх перед словами "чужое служение"", - писал он. Он согласился и с тем, что внешняя история Церкви представляет собой в значительной степени "цепь компромиссов", и прибавил: "продолжающихся и в настоящее время". Дальше он писал о Церкви, которой Глава Сам Христос и Матерь Божия, о Церкви, к которой принадлежат сонмы святых мучеников и угодников Божиих. "Вот к какой Церкви принадлежу и я моим недостоинством", - заканчивал о. Серафим свое письмо.
В
Когда я вернулась в Москву, Тоня приехала сказать мне, что батюшка будет у нее на даче и хочет принять меня там. Я поехала в Болшево. Но когда он прислал звать меня к себе, я вдруг почувствовала, что не могу идти. Какая-то непонятная мне сила точно удерживала меня. "Я не пойду, я не в состоянии", - сказала я.
В это время в Болшево приехала Катя. Она просила и требовала, чтобы батюшка принял ее, но он отказывался, говоря: "Не лежит у меня душа принять ее".
– "Вот ведь как удивительно бывает: одна рвется прийти, а ее не принимают, другую зовут, и она не идет", - сказала Тоня.
С большим трудом я преодолела себя, после того как Тоня сказала мне, что батюшка сегодня остался специально для меня, и не прийти к нему совершенно невозможно. Я наконец поднялась наверх. Батюшка был один в комнате. Окно в сад было открыто и завешено белой занавеской, так что снаружи не было видно, что делалось в комнате.
Батюшка ласково заговорил со мной: "А Вы скажите Спасителю: вот я пришла к Тебе, как блудница". Эти слова так поразили меня, что я невольно закрыла лицо руками, и на мгновенье так хорошо и светло стало на душе. Все же я еще пыталась продолжить свои "доказательства от противного", но вскоре замолкла, так неуместны они были теперь. В саду запел соловей. "Вот мы сидим здесь с Вами вдвоем, - сказал о. Серафим, - у нас как будто бы есть разногласия, как будто бы, - повторил он, желая показать, что это только кажется, а в действительности никаких разногласий не существует.
– А соловей, слышите, как поет?" - закончил он.
Все громче разливалась в саду соловьиная песнь, и все в ней было понятно, все было гармонично, и не было никаких "разногласий".
Мне казалось, что душа моя разрывается на части. "Простите, - сказала я наконец.
– Я так много времени отнимаю у Вас".
– "Я страдаю вместе с Вами", - ответил о. Серафим.
Домой я приехала поздно ночью. На улице я встретила брата. Он очень беспокоился и искал меня повсюду. Я сказала, что беседовала с Тоней и поэтому задержалась дольше обыкновенного.
После этого дня мы опять долго не виделись с батюшкой. В письмах он всякий раз разъяснял
В одном из писем, полных конфликтных переживаний, я приводила стихи Тютчева: Душа готова, как Мария,
К ногам Христа навек прильнуть.
– и заканчивала его вопросом: готова ли? готовится ли?
О. Серафим на ряде примеров старался показать мне, в чем состоит эта готовность.
В этом и заключалась по существу наша переписка: у меня было "как будто", у него было "действительно". У меня было предчувствие, у него "ведение". Я не видела и не понимала, что происходит в моей душе, а он видел и понимал все.
Я написала батюшке о том, какое неотразимое впечатление произвели на меня слова Т.К.*: "Христианин тот, кто любит только одного Христа и больше никого, и больше ничего". Батюшка ответил: "Вы поняли бы эти слова еще лучше, если бы вспомнили притчу о лепте бедной вдовицы".
– --------------------------------------------
* Татьяна Ивановна Куприянова - духовная дочь о. Сергия Мечева, жена катакомбного священника Бориса Васильева; училась вместе с В. Я. Василевской в университете (прим. ред.).
Однажды я привела в письме стихи Баратынского: И на строгий Твой рай
Силы сердцу подай! В ответ старец писал: "Приводимые Вами слова поэта я принимаю как молитвенное воздыхание".
Наконец мы с Тоней сговорились о новой совместной поездке в Загорск 30 октября 1936 года (в то время работали 5 дней, а на 6-й отдыхали; это был выходной день). Тоня приехала ко мне 29-го вечером с тем, чтобы остаться у меня ночевать. 29-го был день рождения папы. В столовой собрались родственники. Я сказала, что плохо себя чувствую, и не выходила к гостям.
"Для иудеев соблазн, а для эллинов безумие", - писал апостол Павел. Все, что было еще в моей душе от эллина и иудея, вновь восстало против призывавшей ее благодати. Я плакала весь вечер.
Тоня молча сидела возле меня, как сидят возле тяжело больного. Только один раз она сказала: "Все должно пройти через страданье".
Рано утром мы поехали в Загорск.
– Ну что, есть у Вас решение?
– спросил батюшка.
– Нет, - ответила я.
– И не будет, - спокойно сказал о. Серафим.
Потом я начала говорить о том, что многое мне неясно, на многие вопросы я не могу ответить, и неожиданно для самой себя закончила словами: "Здесь (т.е. в христианстве) для меня не мировоззрение, а призваниеNo" - "Тем лучше!
– обрадовался батюшка.
– Только это и нужно! А мировоззрение придет постепенно. Откуда оно могло бы быть у Вас сейчас? Это невозможно".
Потом он начал говорить о том, как будет происходить крещение. "Я понимаю Вас, - сказал он, - для Вас это операция, но операция без риска". Мне казалось наоборот, что риск неизмеримо велик: или за этой гранью откроются новые горизонты, или произойдет роковое и непоправимое... "Верую, Господи, помоги моему невериюNo"