Воспоминания о Корнее Чуковском

Коллектив авторов

Из-за своего укрытия я вижу высокого человека с щетиной усов и чубом, торчащим под большим козырьком фуражки. Глаза его улыбаются. Он вмиг берет нас в плен и соединяет мои руки с руками ирокезов.

…Запомнилось еще, как Чуковский учил меня кататься на велосипеде, как восторгался синим матросским костюмом, который привезла мне тетя Люба из Выборга.

— А пуговицы, какие пуговицы! Это лучшие пуговицы на всем свете! А якоря — они из чистого золота! Это лучшие якоря во всем русском флоте…

Я восхищенно взираю на себя в зеркало, и мне кажется, что я лучший из всех моряков

в мире.

Проходят годы — 1917, 1918, 1919, 1920, 1921, — равные эпохе. Кончилась гражданская война. Вместе с моим старшим братом Изей я приехал из Бердянска в Петроград. В доме дяди мы встретились с Корнеем Ивановичем. С этих пор он всегда путает мое имя, называя то Юзей, то Изей. И всегда, когда мы видимся, он серьезно спрашивает:

— Вы Юзя или Изя?

— Юзя.

— Нет, вы Изя… Вы — Юзизя, так и буду вас называть.

Моих двоюродных брата и сестру Жеку и Лиду он называл Жека-лида. При встречах всегда спрашивал:

— А как живут тетя Рая? Бабушка? Жека-лида?

Я же шутя называл Корнея Ивановича «дядя Облей». Но об этом позже.

В дальнейшем я встречался с Корнеем Ивановичем в доме И. И. Бродского, а затем, когда я учился в Институте истории искусств, встречи наши приобрели деловой характер в связи с моей литературной работой, а также изучением творчества И. Е. Репина и собиранием материалов о нем.

Помню, в одно из воскресений Корней Иванович был у Исаака Израилевича с скульптором Ильей Яковлевичем Гинцбургом, Самуилом Яковлевичем Маршаком и его племянником, юным художником, которому Бродский помог поступить в Институт Академии художеств. Маршак хорошо знал Стасова и Репина, бывал в «Пенатах», и, конечно, разговор быстро обрел «репинское» направление. Кто-то, кажется, Бродский, заговорил низким голосом, подражая Репину, его манере говорить. Началось интересное соревнование. Корней Иванович хорошо имитировал Репина, но его высокий голос не мог передать басовый характер репинской речи. Зато он прекрасно улавливал ее синтаксический строй. «Браво! Браво!» — заканчивал он каждую «репинскую» фразу.

Снова, как всегда, когда собирались друзья и ученики Репина, заговорили о возможности его возвращения на родину.

— Репин никогда не покинет «Пенаты», — уверял Самуил Яковлевич Маршак.

— А надо перевезти Илью Ефимовича в Ленинград вместе с «Пенатами»…

Предложение Бродского было одобрено всеми, решили просить его поставить вопрос об этом перед Сергеем Мироновичем Кировым. Предложение понравилось Кирову, и он даже предложил отвести место для «Пенатов» на Каменном острове в Ленинграде. Когда Бродский был в 1926 году с делегацией художников в Финляндии у Репина, он рассказал ему об этой идее. Репин очень растрогался, но, как известно, приехать в Советскую Россию не смог, сил на этот шаг у престарелого художника уже не было.

В тот день, как и в каждое свое посещение Исаака Израилевича, Корней Иванович и Бродский читали полученные ими письма Репина.

Когда Бродский был назначен директором Всероссийской академии художеств, он твердо решил восстановить в глазах молодежи доброе имя своего учителя, которого формалисты стремились сбросить с пьедестала. Даже в ту пору, когда велась

кампания за возвращение Репина и организацию его выставки, раздавались голоса против его приезда в Советский Союз и присуждения ему звания народного художника.

Борьба «за Репина», которую вели передовые советские художники и советская общественность, имела большое, принципиальное значение. Репин был знаменем реализма, а реализм «леваки» считали «бездарным» и реакционным. Бродский развернул широкую пропаганду творчества Репина в печати, на собраниях художников, в общественных организациях, учебных заведениях. Он пригласил Корнея Ивановича выступить в Академии художеств перед студентами с докладом и воспоминаниями о Репине. Этот вечер оставил неизгладимое впечатление. В большом Рафаэлевском зале разместилось не менее 600 студентов. Многие из них были сбиты с толку формалистами и слушали Чуковского поначалу недоверчиво, но и они были покорены его талантом и верой в гений Репина. Выступление длилось около четырех часов.

— С вашей помощью мы выиграли еще одно сражение за Репина, — благодарил Бродский Чуковского.

И потом еще не раз он просил Корнея Ивановича помочь в «пропаганде Репина». Вспоминаются утренние сеансы в кинотеатре «Солейль» на Невском проспекте (теперь «Аврора»), где по инициативе Бродского демонстрировалась хроникальная картина, снятая в «Пенатах» фирмой «Патэ» в 1920 году. Этот фильм Репин подарил Бродскому, когда он был в «Пенатах». Демонстрация фильма проводилась в девять часов утра и к десяти должна была закончиться, так как начинались платные сеансы.

Перед просмотром несколько вступительных слов говорил Исаак Израилевич, а потом его сменял Корней Иванович. Фильм производил неизгладимое впечатление. Мы видели «живого» Репина, работающего в мастерской, разгребающего лопатой снег, читающего письма. Гуляя по саду, он делал быстрые шажки, размахивал руками — съемочная техника тех лет воспроизводила движения в убыстренном темпе.

О Репине и «Пенатах» Корней Иванович рассказывал с такими подробностями и так осязаемо реально, что когда в декабре 1939 года я оказался в Куоккале и вошел в дом Репина, мне показалось, что я уже бывал там много раз (в детстве я однажды был там, но ничего не запомнил, кроме стеклянной крыши дома). Я прожил в «Пенатах» около двух недель, спал на большом, «шаляпинском» диване в верхней мастерской, и мне все чудилось, что вот-вот ранним утром войдет сам Илья Ефимович и заговорит своим глухим басом: «Здравствуйте, здравствуйте, а мне пора работать…»

Весной 1940 года был открыт Дом-музей И. Е. Репина «Пенаты», которым я заведовал. О «Пенатах» и о том, что я увидел в них, я подробно написал Чуковскому, приглашая его приехать, но он писал, что встреча с «Пенатами» его разволнует и врачи его не пускают. Кажется, в 1960 году по моему сценарию был поставлен режиссером В. Н. Николаи научно-популярный фильм «Пенаты». Чуковский был приглашен консультантом.

— А знаете, — говорил мне Корней Иванович, — в мастерской Репина в дверях было сделано окошечко с полочкой, куда ставили ему завтрак, так как он не хотел отвлекаться от работы и не разрешал никому входить в мастерскую…