Воспоминания о Корнее Чуковском

Коллектив авторов

— Не надо вам ходить. Я одна пойду.

— Нет. Я тоже пойду. Сам передам, раз обещал.

С трудом дошли. А там долго не могли попасть в сад, звонок не работал, собаки с лаем кидались на нас, лишь только мы пытались открыть калитку. Корней Иванович кричал в темноте на всю округу: «Го-го-го!!!»

Я жила в переделкинском Доме творчества. Корней Иванович, узнав, что мне надо поехать в Москву, предложил свою машину.

— Я сам в жизни много намучился, поэтому понимаю других. Бывало, стою с кипой книг, чтобы отвезти в библиотеку,

и жду: может, кто-нибудь поедет в город и возьмет меня… А как-то из Барвихи собрался в Москву, вышел, смотрю — стоит машина. Я спросил у шофера, нельзя ли мне тоже поехать. Он говорит: «Надо у хозяина узнать». Появился хозяин, сел и уехал, ни слова мне не сказав. Я так рассердился, что бросил палку им вслед.

Был внимателен к чужому горю.

В 1958 году в один и тот же день скончались мой отец и сестра Фредерика, с которой Корней Иванович дружил. Он прислал мне письмо:

«…Я, потерявший сына, дочь, нежно любимую Марию Борисовну и ежедневно теряющий себя самого — необыкновенно быстрыми темпами, — понимаю Вас и Вашу тоску лучше многих. „Я изучил науку расставанья“ — и понял, что главное в этой науке — не уклонение от горя, не дезертирство, не бегство от милых ушедших, а также не замыкание в горе, которому невозможно помочь, но расширение сердца, любовь — жалость — сострадание к живым. Когда умерла моя Мурочка, я спасался горячим общением с другими людьми. Простите, что я преподаю Вам „науку расставанья“ так грубо и кратко, — но Вы — Вы, и поймете меня…

Приезжайте. Помолчим вместе. Не нужны ли Вам деньги?

Здоровье мое совсем развалилось. Третью неделю не сплю».

Он не любил ничего общепринятого. Не признавал встреч Нового года. У детей его никогда не было елок.

Однажды я подарила ему цветок и вместо «спасибо» услышала:

— Терпеть не могу цветов.

И тут же преподнес мою гвоздику какой-то повстречавшейся нам даме. Сначала я обиделась, но впоследствии поняла — он действительно не любил цветов. Вероятно, тоже оттого, что их все любят.

Он не только сам был невообразимо трудолюбив, но и от других требовал, чтобы они неустанно работали.

— Опять на именины? Либо вы светская дама, либо литератор, одно из двух…

Долго, с нескрываемым удовольствием смотрел, как пилят дрова в чужом саду.

Восхищался шофером, когда он сбрасывал с крыши снег.

Рассказывал, что очень любит стирать.

Любая работа пленяла его. После болезни сидел на балконе, наблюдал за муравьями и с одобрением говорил:

— Смотрите, смотрите, какие труженики! Ни одной секунды без дела!.. Это они носят материал, строят себе дом.

Часто размышлял о самом себе, старался понять себя. И порой жестоко бичевал.

— Мой первый импульс плохой, хорошее я делаю пораздумав.

На деле было наоборот: первый импульс — помочь, одарить, похвалить. А потом вдруг сожалеет, зачем это сделал. Помню, написал восторженную статью о поэте. А назавтра:

— Чего это я

его так расхвалил?!

— Уверяю вас, что я не считаю себя умным. И талант свой я в молодости тратил на фельетоны вместо серьезных книг. Была большая семья, надо было зарабатывать на хлеб.

В другой раз:

— Никакого таланта у меня нет. Я беру трудом.

— Мое добро всегда оборачивается злом.

— До сих пор я вхожу в кабинет редактора со страхом.

— Я построил библиотеку потому, что обязан вернуть детям то, что взял у них.

Получил письмо от приятельницы из Киева, пишет, что он гений. Я говорю:

— Не совсем гений, скорей генийчик.

Корней Иванович:

— Полугений.

А перед сном со вздохом:

— Хуже всего быть полугением. Уж лучше — чернорабочим в литературе.

«В своих писаниях я вижу одни ошибки, одни изъяны и признаю в них единственное достоинство — искренность», — писал мне Корней Иванович.

Николай Корнеевич справедливо заметил, что человека определяют не только поступки, поведение его, но и мечты. Когда сын ушел, Корней Иванович:

— Коля говорит: мечты… А я всю жизнь мечтал об одном — чтобы мою статью напечатали.

Рассказывал: подошла к нему незнакомая женщина и попросила разрешения сфотографироваться с ним. «Вы так любите детей…»

— Я ей ответил, что совсем не люблю детей. Они для меня материал.

Между тем знал всех окрестных ребят по именам, знал характер каждого, гулял с ними, играл, бегал вперегонки, читал им книжки. А построенная им библиотека для детей? А «костры», которые организовывал дважды в год? Приходили сотни детей, приезжали писатели, артисты, и едва ли не самое большое удовольствие от этих «костров» получал сам К. И. Чуковский.

Я бывала с ним и в детских садах. С каким увлечением он, не щадя своего сердца, прыгал с детьми, загадывал им загадки, показывал фокусы, жонглировал палкой…

Мы шли к Николаю Корнеевичу в Москве и у него во дворе встретили женщину, которая вела за руку мальчика. Корней Иванович остановился и стал разговаривать с ним. Это продолжалось довольно долго, а когда они наконец расстались, я сказала:

— Это называется — вы не любите детей? Вот ведь я даже не заметила, что мальчик шел. Словно его и не было.

— Откуда вы знаете, может быть, мне его мама понравилась? — ворчливо ответил Корней Иванович.

Тяжелый приступ стенокардии. Несколько месяцев лежал больной. Много говорил о смерти.

— Куда это все девается?.. Куда ушла Мария Борисовна?.. Куда ушла ваша сестра?.. Вы только не думайте, что я боюсь. Я отношусь к этому совершенно спокойно. Я помню все биографии писателей, смерти… Только не уходите из комнаты… Не оставляйте меня одного.

А через час сочинял шуточные стихи.

Передала Корнею Ивановичу слова одного из его родных:

— Он говорит, что любит вас больше всех на свете.

Корней Иванович:

— К-а-к?!.. Остальных еще меньше?