Воспоминания о Тарасе Шевченко
Шрифт:
танец непременно по-французски. Хотя у многих помещиков выписывались журналы, т. е.
«Библиотека» и «Отечественные записки», но критические статьи Белинского оставались
101
неразрезанными на том основании, «что в них все начинается от Адама», и жадно читалась
литературная летопись Брамбеуса, приходившаяся по плечу большинству публики;
заучивались наизусть драматические фантазии Кукольника, и я знал одну очень милую
барышню, которая могла проговорить
жили открыто, и было несколько домов в разных пунктах, окруженных штатом
прихвостников, куда в интимный кружок допускались лишь избранные; но в известные
урочные дни и праздники стекалось до трех- и четырехсот гостей из разных концов
Малороссии. Там помещики почерпали и новые моды и обычаи, там самый гордый богач
своего околотка делался «тише воды, ниже травы», потому что громадное богатство магната
давило его своими размерами. Вельможный хозяин старался принимать всех одинаково,
исключая двух-трех, на которых смотрел как на равных, и иногда, за обедом, для приведения
всех к одному знаменателю, отпускал фразу вроде следующей:
— Напрасно NN взялся за это предприятие — оно ему не по силам. Жаль, он может
разориться, потому что, имея каких-нибудь тысячу душ, трудно будет ему выдержать.
И тот ежился, у кого была тысяча душ, а у кого несколько сот, тому оставалось только
слушать подобострастно. Тогда еще у нас сильно ценилось в человеке богатство, и хоть оно
ценится не менее и теперь, однако этого не выражают так цинически и не говорят: «Ты
беден, так ступай к порогу». В это блаженное время говорили и поступали иначе. Но у
магнатов, как я уже сказал, всех принимали одинаково и не делалось у них, как у
большинства при съездах, что одним гостям подавали хорошие иностранные вина, а другим
местного уездного производства. Съезды эти преимущественно можно было назвать
танцевальными, потому что несколько дней сряду каждый день дамы наряжались по-
бальному, и пляс продолжался до двух и трех часов за полночь. Львами балов обыкновенно
бывали военные да изредка какой-нибудь заезжий из столицы, который и пожинал лавры и
на которого с завистью посматривали самые отъявленные сердцееды.
Но в то время уже, как отрадные оазисы, выдавались некоторые семейства с новым
направлением, отличавшиеся и образованием и гуманностью. Их было немного, но проехав
несколько десятков верст, вы были уверены встретить и умную беседу, и интересную книгу,
поспорить не об одних собаках и лошадях и услышать истинную музыку. Между
женщинами этих семейств начиналось стремление к
наперерыв читали «Кобза-/104/ря» Шевченко, изданного в Петербурге и встреченного
критикой единодушным глумлением. Что украинки читали родного поэта — казалось бы
делом весьма обыкновенным и, по-видимому, естественным; но кто знает строй тогдашнего
общества, тот не может не подивиться. Дети достаточного сословия, особенно девочки, от
кормилицы поступали или к иностранным нянькам, или к таким, которые говорили по-
русски, и каждое украинское выражение вменялось им в проступок и влекло за собою
наказание. Еще мальчики могли научиться по-украински, но девочкам предстояло много
труда понимать «по-мужицки», хотя ничто не мешало сохранять родной акцент и до
глубокой старости. В то время, кроме «Энеиды» Котляревского, которой девицам читать не
давали, на украинском языке были уже повести Квитки, «Полтава» и «Приказки» Гребенки,
имелись везде рукописные сочинения Гулака-Артемовского; но все это читалось как-то вяло
высшим кругом. Появление «Кобзаря» мигом разбудило апатию и вызвало любовь к
родному слову, изгнанному из употребления не только в обществе высшего сословия, но и в
разговоре с крестьянами, которые старались, и, конечно, смешно, выражаться по-
великорусски. Смело могу сказать, что после появления «Кобзаря» большинство принялось
за повести Квитки. В 1843 году Шевченко уже знали украинские паны; для простолюдинов
поэт и до сих пор остается неизвестным, хотя все произведения его доступны крестьянину и
доставили бы ему большое наслаждение. К этому же году относится и первая моя встреча с
Шевченком в Полтавской губернии. Был июнь на исходе. На Петра и Павла в одном
старинном доме у Т. Г. Волховской съезжались помещики не только из Полтавской, но из
Черниговской и даже из Киевской губернии, и празднество продолжалось несколько дней.
102
Дом этот был последним в своем роде; восьмидесятилетняя хозяйка его — явление тоже
невозможное в настоящее время, и потому читатель не посетует, если я очерчу слегка быт
знаменитой некогда Мосевки. 12 января день именин хозяйки и 29 июня, кажется, день
именин покойного Волховского праздновались со всевозможною пышностью; и в эти дни
собиралось в Мосевке до 200 особ, из которых иные паны приезжали в нескольких
экипажах в сопровождении многочисленной прислуги. Все это нужно было разместить и
продовольствовать. В последнее время хозяйка была почти слепая; страстная охотница до