Воспоминания последнего Протопресвитера Русской Армии и Флота (Том 1)
Шрифт:
Первая категория была малочисленна. Возглавлялась она лицом из свиты Императрицы - фрейлиной Анной Александровной Вырубовой, или Аней, как ее звала Императрица. "Аннушкой", как ее называл Распутин, а за ним и свитские.
Генерал-адъютант адмирал Нилов и лейб-медик профессор С. П. Федоров неоднократно предупреждали меня, что к этой же категории принадлежат: флигель-адъютант кап. I-го ранга Н. П. Саблин и лейб-медик Е. П. Боткин. Сюда же причисляли и генерала Воейкова.
Если Саблин и Боткин, действительно, были "распутинцами", то, зная духовный облик того и другого, я готов думать, что Боткин поклонялся Распутину, искренно веря в его избранничество,
{193} Что касается Воейкова, то он, несомненно, знал настоящую цену Распутину, презирал его и при других условиях не без удовольствия придушил бы его, но тут, в виду характера Императрицы, он считал борьбу безнадежной в смысле успеха и совсем невыгодной лично для себя по последствиям. Гнушаясь Распутиным, как корявым и грязным мужиком, он особенной опасности от его влияния, к сожалению, не только для Государя, но и для царской семьи не предвидел и потому действовал так, чтобы, по поговорке, - "капитал приобрести и невинность соблюсти": с Распутиным он не якшался, но и не мешал ему ни в чем.
О Вырубовой в обществе шла определенная слава, что она живет со "старцем". Слухи были так распространенны и настойчивы, что, как я уже упоминал, в 1914 году, кажется, в мае, устроив нарочито свидание со мной, она пыталась найти у меня защиту против таких слухов. Раньше относившаяся ко мне с большим вниманием, после того разговора она как будто круто переменилась в отношении ко мне.
Что заставляло ее благоговеть перед "старцем": разврат ли, как утверждали одни, глупость ли или безумие, как считали другие, или что-либо иное, - судить не берусь. Убежден, однако, что не разврат. Но, несомненно, что до конца дней "старца" она была самой ярой его поклонницей. Скорее всего, благоговение царя и царицы перед "старцем" оказывало наибольшее давление на ее небогатую психику.
Чем, в свою очередь, объяснить влияние Вырубовой на Императрицу, на многое смотревшую ее глазами и позволявшую ей распоряжаться по-царски, это для меня представляется еще большей загадкой. Императрице всё же, несмотря на все особенности ее духовного склада, нельзя было отказать в уме. А Вырубову все знавшие ее не без основания называли дурой. И, однако, она была всё для Императрицы.
Ее слово было всемогуще. В последнее время она часто говорила: "Мы", {194} "мы не позволим", "мы не допустим", разумея под этим "мы" не только себя, но и царя, и царицу, ибо только от них зависело то, что "мы" собирались не позволять или не допускать. Одно остается добавить, что более бесталанной и неудачной "соправительницы", чем Вырубова, царь и царица не могли выбрать.
Ко второй категории принадлежали: князь Орлов, открыто и, пожалуй, слишком прямолинейно ведший борьбу. Затем помощник князя Орлова по походной Канцелярии, флигель-адъютант, полк. А. А. Дрентельн, как и первый, очень близкий к Государю, бесконечно преданный последнему, добрый, честный и умный человек. Он не столь открыто, но всегда боролся с влиянием "старца", не упуская случая, чтобы посеять в душе Государя недоверие к нему. Сюда же надо отнести и адмирала К. Д. Нилова. Он ни пред кем, не исключая и Государя, не скрывал своей ненависти к Распутину. Когда в 1914 году в Севастополе, при поездке Государя в Ливадию, Распутин нахально явился на императорскую яхту прежде, чем туда прибыла царская семья, адмирал Нилов грубо прогнал его. Пользы, однако, от всего этого не было. Адмирал Нилов впал в немилость императрицы, а Государь смотрел сквозь пальцы на все "выходки" адмирала, здорово выпивавшего
К этой же группе принадлежал благородный и честный, горячо любивший Россию и всецело преданный царю, 78-летний старик, министр двора, гр. Фредерикс. Его коробил самый факт близости грязного и развратного мужика к царской семье. Он несколько раз настойчиво говорил с царем о Распутине. Но и его заявления, и его протесты не могли иметь никакого успеха. Влияние Распутина и началось, и развивалось на религиозной почве, а гр. Фредерикс был протестантом. Естественно поэтому, что царь и царица рассуждали так: "Ну, что он смыслит в наших религиозных делах?"... Это - во-первых. А во-вторых, с мнениями и рассуждениями {195} престарелого министра двора теперь вообще мало считались, ибо он уже переживал пору старческого маразма, - всё забывал и всё путал. Будучи с Государем в Ревеле и воображая, что они на берегу Черного моря, он, - рассказывали, - самым серьезным образом спрашивал: "А далеко отсюда Евпатория?"
Живя в Могилеве в губернаторском дворце, он однажды запутался в крохотном коридорчике и никак не мог различить, какая же из четырех дверей ведет в его комнату. Увидев идущего проф. Федорова, он обратился к нему: "Профессор, не знаете ли, где тут моя каюта?" Как-то, в феврале 1916 года, он спрашивал у поднесшего ему на тарелке грушу лакея: "Это яблоко или груша?" К нему привыкли, его ценили, как ценят старую, дорогую по воспоминаниям вещь, расстаться с ним не хотели, но считаться с ним, особенно в серьезных вопросах, не желали, да и не могли.
Из прочих лиц свиты не могу не упомянуть об обер-гофмаршале двора графе Бенкендорфе, умном и честном человеке, сознававшем весь ужас распутинской истории и страдавшем по поводу ее. К несчастью, Бенкендорф был католик по религии и немец по происхождению. И то, и другое заставляло его держаться в стороне и молчать, когда следовало говорить.
Затем, о лейб-медике, профессоре С. П. Федорове - человеке с большим, трезвым умом, далеком от мистических увлечений. Он здраво смотрел на распутинство и возмущался им. Мне казалось, что, как весьма авторитетный и любимый врач, он мог бы оказать влияние на Государя. Но, к сожалению, он так определял свое положение: "Я врач, мое дело лечить, а прочее - их дело".
К третьей категории принадлежали прочие лица свиты Государя. Среди них были совсем безличные и недалекие, как гофмаршал, - честный и безгранично преданный царю князь Долгоруков, пасынок гр. Бенкендорфа; были очень близкие к Государю, как командир Конвоя, генерал гр. Граббе и в особенности богач - {196} флигель-адъютант полк. Д. С. Шереметьев, сверстник Государя, бывший с последним на "ты"; были умные и глубокие, как кап. I ранга Ден. Но все они сторонились от этого вопроса, одни - "страха ради иудейска", другие, - рассуждая: моя хата с краю...
Как я уже говорил, еще в мае 1914 года на почве распутинской истории у меня с князем Орловым завязались откровенные и дружеские отношения. В этот приезд Государя он раза два заходил ко мне, и мы делились с ним наболевшими переживаниями. Один раз у него вырвалась фраза: "Я много дал бы, если бы имел какое-либо основание сказать, что Императрица живет с Распутиным, но по совести ничего подобного не могу сказать". Эта фраза получает особенное значение в виду того, что князю Орлову, как никому другому, было известно всё сокровенное в жизни царской семьи, и служит лучшим опровержением той грязной, к сожалению, весьма распространенной сплетни, будто бы влияние Распутина утверждалось на нечистой связи с молодой Императрицей.