Воспоминания сельского учителя

В ноябре месяце одного из годов нынешнего столетия я приехал в город В… и на другой же день явился к своему начальству.

— Честь имею явиться… Назначен учителем в Чеярковскую волость.

— Очень рад… очень рад… Нам так приятно, когда образованные люди идут на такие места… Что от меня зависит, то, поверьте…

Словом, меня осыпали такими либеральными словами, что я решительно ничего не мог сообразить и чуть ли не с умилением глядел на сухощавую, худую фигуру моего начальника, одетого в черный сюртук, светлые панталоны,

гладко причесанного с пробором посредине и висками вперед…

— Вы, конечно, имеете намерение и описывать… Очень рад… И если там найдете беспорядки, то, пожалуйста, прямо ко мне пишите… Я, знаете, люблю литературу… Только предупреждаю вас, вы едете в самую гадкую волость во всей губернии… Народ там пьяница… вор… Впрочем, сами увидите…

Затем, осыпанный комплиментами и разными пожеланиями, я ушел, рассчитывая через неделю отправиться к месту назначения…

В… — хорошенький городок и замечателен часто сменяющимися губернаторами и консервативными помещиками. Из других примечательностей разве можно указать на Ивана Петровича Пучка…

Я с ним не замедлил познакомиться. Сидел я вечером в своем номере за книгой, как — слышу в коридоре:

— Иван Петрович, куда?.. Сказано — не ходить, а вы всё лезете…

— Имею надобность, — послышался сиплый бас… — Пусти… Имею надобность…

И через минуту дверь отворилась, и на пороге явилась довольно оригинальная фигура…

Это был человек лет под сорок, с высохшим желтом лицом, на котором, однако, была самая приятная и добродушная улыбка… Большие черные глаза весело выглядывали из своих норок, а красновато-сизый большой нос чуть-чуть не касался подбородка, по которому бритва, должно полагать, уже очень давно не гуляла… Какое-то подобие теплого платья охватывало худощавую фигуру, низко кланявшуюся и словно из бочки говорившую:

— Имею честь рекомендоваться… Иван Петрович Пучек… В-кий чиновник… Оставлен за штатом и, имея крайность в деньгах, осмеливается прибегнуть к просвещенной благотворительности приезжего в наши Палестины гостя…

— Садитесь, Иван Петрович, будемте пить вместе чай…

— Очень приятно… Не ожидал такой чести…

Мы уселись и скоро за чаем разговорились. Нечего и объяснять, что Иван Петрович шибко придерживался рюмки и, вследствие этого, обстоятельства его жизни были так похожи на всем известные типы подобных господ, что я и не стану их повторять… Следовательно, с этой стороны Иван Петрович не был особенно интересен, и я поспешил воспользоваться его знакомством с городом…

Но, чуть я только спросил: «каков у вас губернатор», как Иван Петрович серьезно сжал губы, спрятав свою улыбку, пытливо на меня взглянул и с достаточной таинственностью спросил:

— Осмелюсь осведомиться, не присланы ли вы из столицы для узнания разных обстоятельств?.. В таком случае, я могу всё изобразить на бумаге… И не только, что о господине начальнике губернии, о предводителе и полицеймейстере, но даже и о столоначальнике казенной палаты, Алексее Феофилактовиче Благоноскине… О, смею вам доложить, это сущая скотина… Вообразите… Не далее, как на днях…

Тут Иван Петрович

остановился и, снова пытливо взглянув на меня, заметил:

— Как вы, милостивый государь, будете понимать мои слова?

— Очень просто… Разуверяю вас, что я не прислан из Петербурга ни для чего, а просто еду в Глухов на место сельского учителя.

Мой собеседник улыбнулся, подмигнул глазом, снова оглядел меня с ног до головы и примолвил:

— Не верю!..

Я ему показал бумаги… Но он всё-таки снова повторял:

— Сельский наставник… Ха… ха… ха… Не верю и не верю!

Однако коньяк скоро заставил его поверить и развязал ему язык…

— Кто бы вы, милостивый государь, ни были… но на днях, именно четвертого числа сего месяца, Благоноскин украл посредством недозволенной взятки корову… Можете вы этому верить?.. И добро бы еще деньги, а то корову… Впрочем, тельную корову, которая к нему и приведена была в семь часов пополудни… О… это Иуда Искариотский, и я его допеку… Вы позволите мне завтрашнего числа изложить все обстоятельства дела на бумаге?..

— Ну, а прочие каковы?

— Прочие? (губы Пучка искривились, и добродушная улыбка окончательно исчезла с лица). Прочие… Начнем с господина Трукова… Знаете ли, кто у него всеми делами ворочает… С ним приехавший квартальный… Вы не понимаете, почему?.. Потому что у квартального есть сестрица и сестрица эта доводится господину Трукову, как бы это выразить… одним словом… квартальный… Все дела!! Вообразите!! Что же касается до Водопроводова — мошенник-с… Город обирает и плакать ему не велит… Нет-с, не могу дальше рассказывать, ибо невмоготу… Завтра я вам всё на бумаге занесу, а теперь позвольте вас оставить и засвидетельствовать вам свое почтение…

Через неделю я уже уехал на «стаечной» паре из города В… в свою волость… Выехал я на ночь и часу в первом ночи приехал в волостное правление. Навстречу выбежал сонный заседатель, и когда я вошел и попросил лошадей, то он мне ответил: сию минуту, — но когда узнал, что я учитель, то попросту сказал:

— Подожди, милый человек, до утрень… Куды теперь ехать… Вишь, на дворе мороз… Сосни… Ты из духовного звания?..

— Нет, дворянин.

— Так вы, значит, из чиновников будете?.. Верно, рюмочка полюбилась, что в учителя пошел?..

Я было замялся, но заседатель, желая меня ободрить, ласково потрепал по плечу и заметил:

— Ничего… этто не грех… блуд — грех, а водка не грех…

И затем сонный мужик ушел в другую комнату, пожелав мне доброй ночи…

Громкий разговор в соседней комнате на следующее утро разбудил меня. Слышались голоса:

— Как же это тепереча будет, Максим Фанасич? Должон я ее бить или не должон?..

— Бить не моги; зачем бить, веди ее к нам, наше дело ее бить.

— Нешто правление ее хозяин… Пытому она не смей супротив меня… Я ей онамнясь и говорю: ты Маланья, куды, говорю, ходила? В баню. Ладно. А зачим, говорю, солдата с тобой видели? Рубаху ему чинила. Кады?.. А тады… Я ее в ухо. Она меня… Хучь и не гораз, а съездила… Ну, и решите, Максим Фанасич, должон я ее бить или не должон…