Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918
Шрифт:
Покинув вокзал, мы отправились на поиски этой еврейской конторы. Ею оказался небольшой магазин на краю города. Муж вошел туда один. Переговоры длились долго; нужно было осторожно приступать к истинной причине визита, но, когда муж вышел, я сразу же увидела, что он потерпел фиаско. Когда владелец магазина услышал, что у нас нет документов, он наотрез отказался помогать нам, и никакие аргументы и обещание заплатить не могли поколебать его решение. Он сказал, что в течение последних нескольких дней границу охраняют гораздо бдительнее, что без документов у нас нет никаких шансов.
Это
И вот мы оказались без пристанища, без документов, в чужом городе, переполненном беженцами всех мастей, среди которых, как мы узнали, свирепствовали тиф и дизентерия. К тому же в любой момент нас могли задержать большевистские патрули, проверяющие документы.
Часто в таких случаях приходится принимать героическое решение. Мы не могли оставаться в Орше и не могли вернуться в Петроград. У нас не было выбора, и мы решили поставить все на одну карту.
Я предложила своим спутникам пойти прямо к границе и попытать счастья там. Они согласились. Мы взяли извозчика, который сначала отвез нас на вокзал за чемоданами, а затем к пограничным воротам за городом. Как ясно я помню неровную, пыльную дорогу под палящим солнцем и бесконечные телеги, заполненные украинскими беженцами, крестьянами, возвращавшимися домой!
У нас не было определенного плана действий, не было четкого понимания того, что нам нужно делать. Каждый из нас сознавал, что мы добровольно направляемся к логову зверя.
Наш извозчик, с трудом прокладывающий себе путь между телегами и пешеходами, наконец, остановился и указал на забор, перегораживающий дорогу. Он сказал, что это и есть граница.
Мы вышли из коляски. Слева на обочине дороги примостилась низкая некрашеная деревянная лачуга; на пороге, целиком занимая дверной проем, стоял огромный человек в ладной солдатской форме: рубашке цвета хаки из отличной материи без погон и в новых блестящих ботинках.
В одной руке он держал длинный кнут, тонкие кожаные концы которого лежали, свернувшись кольцами на полу у его ног, как змеи. Фуражку он сдвинул на затылок, из-под нее выбивалась и падала на лоб прядь темных волос. Его выбритое толстое лицо выражало полное довольство собой. Этот солдат не имел ничего общего с теми, которых я узнала так хорошо во время войны и к которым я привыкла; я не знала, откуда он такой, как с ним себя вести. Но теперь уже было слишком поздно колебаться, он уже заметил нас и, не меняя позы, смотрел, как мы приближаемся к лачуге.
Нерешительность или смятение погубили бы все. Я смело подошла к нему, но даже теперь не знала, что сказать. Подняв брови и не наклонив головы, он с насмешкой посмотрел на меня.
– Что
– Послушайте, – начала я и сделала паузу, пока полностью не взяла себя в руки и не овладела своим голосом. – Сегодня рано утром мои родственники пересекли границу. Наш поезд опоздал, и у нас не было времени получить документы. Я боюсь, что мы не сможем догнать их. А мне нужно повидаться с ними, прежде чем они пересекут немецкую границу. Разрешите нам пройти. Мы вернемся после того, как повидаемся с ними, а затем займемся бумагами.
– Это совершенно невозможно, – ответил он. – Чтобы перейти границу, нужно иметь пропуск местного Совета в Орше. Есть у вас пропуск? А украинская виза?
– Но я же говорю вам, что у нас не было времени получить документы, – возразила я, стараясь изобразить естественное волнение. – В этом-то все и дело. Наши украинские визы у наших родственников, – придумывала я на ходу.
– Покажите мне ваши удостоверения личности и документы, выданные вам там, откуда вы приехали.
Муж достал из кармана бумагу, выданную Павловским Советом. Представитель власти, от которого зависела наша судьба, взял ее в руки и стал изучать. Наши имена были написаны нечетко; это был решающий момент. К счастью, его внимание привлекали главным образом печати, обилие которых, кажется, удовлетворило его.
– Гм, – пробормотал он, переводя взгляд с печатей на нас, – и все же я не могу вас пропустить.
– О господи, но это же ужасно! – запричитала я, все больше и больше входя в роль. – Что же нам делать? Если мы не получим свои визы, то тогда нам надо начинать все сначала. Вы хотите, чтобы мы поехали назад в Петроград?
– Мне все равно, что вы будете делать, но я не могу пропустить вас без документов, – сказал этот человек уже несколько нетерпеливо.
К этому времени я уже твердо решила не сдаваться. Будь что будет, но мы должны оказаться по другую сторону большевистского забора. Все наше будущее, вся наша жизнь зависели от этого.
– Послушайте! – рискнула я, – видите там дрожки? В них находится весь наш багаж, и брат моего мужа останется с ним, пока мы не вернемся. И у нас нет денег.
Сказав это, я открыла свою старую сумочку под самым его носом. В ней лежал только потертый портсигар и носовой платочек. Кусок мыла, в котором была спрятана бумага из шведской дипломатической миссии, в то время находился в кармане моего плаща и, казалось, жег мне бок. Перьевые ручки со спрятанными в них деньгами лежали в карманах моего мужа. Что если этому солдату вдруг вздумается обыскать нас?
И все же я заметила, что мои последние доводы вроде бы возымели какое-то действие; он был в нерешительности. Я стала еще убедительнее. Мое красноречие заставило его молчать. Наконец, оглядевшись вокруг и убедившись, что мы одни, он вдруг сказал:
– Ладно, идите.
Я даже не поблагодарила в ответ, так велико было мое удивление. Одновременно шагнув, мы с мужем двинулись к двери.
– Сюда, – показал он на другую дверь.
Мы прошли через вторую комнату, где изможденные чиновники все еще в старой таможенной форме с любопытством посмотрели на нас.