Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918
Шрифт:
Однажды, в самом начале ноября, когда мы были еще прикованы к постели, меня пришел навестить неизвестный русский офицер, приехавший из Бессарабии, которая в то время была уже аннексирована Румынией. Этого офицера послал начальник союзнической разведки в Румынии, канадский полковник по имени Бойль, который тогда находился то ли в Яссах, то ли в Кишиневе. Полковник Бойль был почти легендарной личностью, и слава о нем распространилась по всему побережью Черного моря. В то время он пользовался большим влиянием в Румынии и, используя это влияние, спас многих русских. От русских офицеров
Я поблагодарила его и ответила, что я буду готова уехать через неделю. Я как-то не очень верила в желание какого-то канадского полковника спасти нас, но оказалась совершенно не права. К моему великому удивлению, в назначенное время офицер вернулся. Он привез мне письмо от королевы, моей двоюродной сестры, с приглашением приехать в Румынию и объявил, что все готово для нашего отъезда. С ним приехал румынский офицер для сопровождения.
Сначала мы должны были поехать в Кишинев, где нас ожидали дальнейшие инструкции. Приготовления к отъезду были недолгими, но накануне новая волна «испанки» обрушилась на наш дом: заболел наш хозяин, и у меня случился еще один приступ лихорадки. Но откладывать поездку было нельзя. Большевизм с его фатальными последствиями для нас шел к власти. Чтобы защитить население и поддержать порядок, в Одессу уже были посланы несколько небольших офицерских отрядов, добровольцев из Белой гвардии, которая формировалась на Дону. И такой же небольшой отряд был послан на север для защиты большой узловой станции Раздельная, к которой устремились банды украинского авантюриста и разбойника с большой дороги Петлюры.
Нам отвели специальный вагон, в котором мы должны были проделать весь путь до Румынии. С нами ехали два офицера и пожилая служанка, которую я наняла за несколько дней до нашего отъезда.
Первые девяносто или сто километров все шло хорошо, но, добравшись до Раздельной, мы неожиданно очутились в атмосфере войны. Оказалось, что Петлюра был гораздо сильнее, чем думали. Его банды разбили небольшой офицерский отряд и заставили его отступить к станции Раздельная, в этот самый город. Петлюра не упускал своего преимущества и по-прежнему наступал. Поведение этого авантюриста и его сторонников не очень отличалось от поведения большевиков. Они жгли и крушили все, что могли, мучили и убивали.
Наш поезд долго стоял на станции. Потом было объявлено, что дальше ехать мы не можем. В паровозе больше не было воды, а водопровод на станции не работал. Наш вагон остановился прямо напротив платформы, где толпились офицеры добровольческого отряда. Это сборище состояло из самых разных лиц, которые только можно себе представить, и было одето кто во что горазд. Молодая Белая гвардия состояла из самых разных элементов. Все они были объединены исключительно идеей активной борьбы против большевиков. По их внешнему виду я не могла определить ничего, что говорило бы об их симпатиях, и не могла предположить, как они отнесутся ко мне, когда узнают, кто я такая и куда еду.
Один из сопровождающих нас офицеров пошел искать командира отряда и привел его в наш вагон. Любезный молодой
Пока новый паровоз присоединяли к нашему вагону, полковник вышел на платформу, чтобы отдать распоряжения; когда он вернулся, то объявил, что не отпустит нас одних без охраны. Я запротестовала. Во-первых, эти люди не внушали мне доверия; во-вторых, это отвлекло бы их от прямых обязанностей. Но полковник стоял на своем. Наш спор закончился тем, что он заявил, что здесь распоряжается он и берет на себя всю ответственность.
Несколько офицеров с пулеметами разместились на паровозе, а двое других охраняли двери нашего вагона. Когда все было готово, полковник пришел спросить разрешения отправить поезд. Я поблагодарила его и пожелала удачи. Он поцеловал мне руку и спрыгнул на платформу. Поезд тронулся.
Я стояла у окна. Вдруг словно ток прошел через толпу добровольцев. Они выстроились в шеренгу, все как один повернулись к вагону и отдали честь.
На какой-то момент я остолбенела, а затем, забыв обо всем, без шляпы и пальто кинулась к задней платформе старомодного вагона. Задыхаясь от волнения, со слезами, струящимися по моим щекам, я прокричала слова прощания и добрые пожелания. Они собрались в конце перрона и смотрели вслед уходящему поезду, сняв головные уборы. Я стояла на платформе вагона, пока не стали неразличимы лица, а фигуры не слились в одно большое пятно.
В тот вечер мы приехали в Бендеры, где начиналась граница с Бессарабией. Было совершенно темно. Вагон тускло освещали несколько свечей, вставленных там и тут в пустые бутылки. Было холодно. В течение дня моя лихорадка усилилась. Я дрожала, щеки мои горели.
Перед прибытием в Бендеры я послала за нашими добровольцами-охранниками, чтобы поблагодарить их и проститься с ними, проститься с Россией в их лице. Шестеро мужчин вошли в вагон и заполнили его своей тяжелой зимней одеждой, меховыми шапками, бряцанием солдатских винтовок. Они принесли с собой запах русских осенних полей, дыма горящих дров, кожаных сапог и солдатской амуниции. В полутемном купе, освещенном одной-единственной свечой, можно было различить только их силуэты.
Я так волновалась, что не могла говорить. Эти незнакомые люди, которых я раньше никогда не видела, сейчас были мне ближе, чем моя собственная родня, они были частью меня самой, они были частью того, что я покидала.
Желая навсегда запечатлеть их лица в своей памяти, я взяла свечу со стола и поднесла ее к каждому по очереди. Крошечное желтое пламя на секунду осветило стриженые головы, обветренные лица с густыми усами.
Я хотела сказать им что-нибудь значительное, чтобы они тоже запомнили меня навсегда, но не могла произнести ни слова; только слезы, горькие и безутешные, катились по моим щекам.
Так я попрощалась с Россией.