Воспоминания военного министра УНР генерала Грекова

Греков Александр Петрович

Здесь оказался третий и самый сербезный экзамен государственного и военного таланта Петлюры, на этот раз уже принявшего звание Украинского Главнокомандующего (головного атмана). Судьба привела ему в руки весь украинский народ, и он не сумел этим воспользоваться для государственной работы и ничего не дал народу, кроме воззваний и парадов. Правда, Скоропадский пал в одно мгновение, но Украина была еще перенасыщена ненавистными немецкими войсками; она была вдоль половины своей границы окружена большевиками, с которыми не мирилась ни на минуту. В период народного восстания против немцев и Скоропадского в Черниговской и Харьковской губерниях одновременно ни на момент не прерывались военные столкновения с большевиками. Украине, сбросившей иго оккупантов, надо было обеспечить свою жизнь, создав свою украинскую армию. Народ инстинктом понял это и сам всем миром пошел на это. Казалось, это не было так сложно при таком условии, тем более, что запасов аммуниции и одежды было колоссальное количество. Закрепив жизнь Украины созданием ее национальной армии, Петлюра действиетльно мог получить право на имя создателя ее самой, как государства. Между тем, когда Скоропадский пал и та внешняя видимость

борьбы и работы, которая еще импонировала массам, исчезла, все сразу увидели огромное пустое место там, где предполагалось приложить столько национальных сил. Увидели, что собрались даром и не делают никакой государственной работы, подождали еще некоторое время, ничего не дождались и, осудив того, кто только что едва не сделался героем, понесли по домам казенную одежду и винтовки, полученные его распоряжением. (Автору этой статьи пришлось, например, быть очевидцем, как в Кременчуге запасные по первому призыву Петлюры пришли со своим оружием и даже пулеметами и пять дней жили под открытым небом, так как по нераспорядительности местного начальства им не отвели помещений, а дело было в половине декабря по новому стилю и были уже сильные морозы; тем не менее никто не подумал уйти домой, хотя это можно было сделать совершенно безнаказанно, и все дождались отправки на фронт)

В чем же трагедия момента, какзалось, столь блестяще благоприятного для мессианистической роли Петлюры, трагедия “Петлюровщины”, именно в эту эпоху распустившейся пышным цветком?

Первый ее признак — диллентатизм военный — сказался в полной мере. К работе по созданию армии не сумели даже приступить, чтобы из повстанческого ополчения сделать регулярное войско, и буквально упустили блестящую возможность. Военно-административный аппарат, налаженный было вполне сносно еще до переворота Скоропадского и им не разрушенный, был уничтожен одним росчерком пера Петлюры. По вступлении в Киев им был отдан приказ уволить весь старый личный состав всего военного министерства, включая и командные должности, и набрать новый; при этом дискреционный контроль этого нового набора вверен был полуграмотной, а часто и вовсе неграмотной в военном деле партийной молодежи и фаворитам головного атамана. Результат сказался прежде всего в том, что всякая работа центрального военного управления прекратилась почти на месяцы, а затем попала в руки таких специалистов, с помощью которых никак не могла наладиться до самого оставления Киева украинским правительством.

За этот период восхождения Петлюры на более высокие ступени государственной деятельности к военному диллентантизму только прибавляется еще диллентантизм государственный. На международные отношения, на внутреннюю жизнь, на финансы страны — тот же взгляд революционного глашатая громких фраз и принципов, когда же надо переходить к практическому делу — полная немощность сделать что-либо реальное, действительно созидательное. За границу посылаются непосредственно от Петлюры доверенные фавориты с секретными полномочиями и заданиями, иногда — молодые люди без всякой подготовки к такого рода работе и даже обычно без знания языков. Даваемые им директивы, плод личных вдохновений головного атамана, с этой областью государственной работы столь же мало знакомого, как и с военной, обычно не создавали твердого положения импровизированным дипломатам, что в конце концов дало свои, всем известные практические результаты.

Внутри страны — бездействие, полное отсуствие практических военных реформ и какой-либо планомерной работы. От народа даже скрывается истинное положение страны. Когда на трудовом конгрессе военный министр нашел в себе гражданское мужество открыть представителям украинского народа истинное положение дел на большевистском фронте, он получил за это суровый реприманд от демократического представителя народной власти. Денежные средства расточаются без смысла и жалости. Формирование, например, так называемого корпуса железнодорожников, не говоря уже о том, что отняло специалистов от своего прямого дела, стоило феерических цифр, и все для того, чтобы затем, поступив под команду адютанта Петлюры Беня (бывшего в мирное время кельнером, а в военное австрийским сержантом и сразу произведенного Петлюрой за личные услуги в генералы), при первом же боевом крещении рассыпаться. И это лишь случайный пример; при желании аналогичных фактов можно привести бесчисленное множество. Достаточно вспомнить хотя бы, во что обошелся Украине так называемый корпус сичевых стрельцов, оказавшийся таким военным ничтожеством на фронте.

В этот период и второй признак “Петлюровщины” — фаворитизм —входит в полную силу. Около головного атмана складывается целая клика своих людей, которая, явно преследуя мелкие личные интересы, плохо скрываемые за патриотическими рекламами, крутит ему голову лестью и открыто ведет пропаганду вручения ему, а следовательно самим себе, диктаторских полномочий. Личные адъютанты, разные доверенные тайные советники и наушники, партийные старые приятели — все это твердо становится вокруг головного атамана, изолируя его от всех и всего, и оказывается не только выше закона, но и выше морали и часто простой порядочности. А силы воли, твердых принципов и личного влияния, чтобы дисциплинировать всю эту банду, у головного атамана нет. Сам того не замечая, он делается игрушкой и в руках своих непосредственных приближенных, и в руках так называемой рады сичевых стрельцуов — кучки галицкой зеленой молодежи из бывших австрийских военнопленных, превратившейся покровительством головного тамана в вершителей судеб всей страны и, в частности, ее столицы. Заботой Петлюры сичевыми стрельцами в Киеве заводится чрезвычайка, не лучшая большевистской, в их руки передается все гражданское население города, и произвол, беззаконие и самодурство начальника чрезвычайки Чайковского возводится в правило в народной и демократической Украинской республике. Сам голова директории Винниченко открыто признает свое бессилие против клики, окружающей головного атамана, и, в частности, против сичевых стрельцов. Итог этой системы фаворитизма, переходящего тотчас в попустительство дурным инстинктом, всем известен скорбными

этапами от Киева до Ровно и Каменца, а затем и далее.

Характерный третий признак “Петлюровщины” — ее Немезида, постоянная неудача всех созидательных государственных начинаний, за которые брался Петлюра, — налицо и здесь. Деятель революции, вынесенный ее волной выше уровня, нормально предуказанного ему судьбой, он типичный революционер, то есть разрушитель, и трагизм его в том, что, даже пытаясь создать, он только разрушает и разлагает, так как это его истинная стихия. Без этой черты даже его циничный фаворитизм не дал бы таких широких результатов, но именно благодаря ей, благодаря восприятию ее всей кликой приближенных, он обратился в орудие разрушения не только украинской державности, но и самого доброго имени Украины и за границей, и внутри своей собственной страны. Добровольно и упущены. Готовый аппарат министерства разрушен и не налажен. Новые формирования не идут, и народ уклоняется от них. На большевистском фронте сплошные неудачи и отступления. Знаменитый сичевой корпус оказывается пригодным только для терроризации мирных жителей и неудержимо бежит перед большевистскими бандами. Оперативного руководства нет никакого, так как головной атаман желает оуководить всем сам и вносит только путаницу и разложение на фронт. Жизненные факты говорят сами за себя — менее, чем через два месяца после своего парадного вступления в Киев, Петлюра и его войска должны сдать его большевикам.

И, несмотря на всю трагическую убедительность реальных фактов и явно наперекор ей, именно в этот период начинает особенно культивироваться и самим Петлюрой, и его кликой идея его мессианизма. Он не замечает, что он уже пережил свои лучшие дни — те дни, когда он писал воззвания к народу для свержения Скоропадского и когда народ, свергая своего ненавистного врага, думал один момент, что в этом национальном деле его привел к успеху Петлюра. Он не замечает, что теперь фактами оставления его армии и нежелания вновь идти в нее, местами даже предпочитая большевиков домашней безурядице и беззаконию, украинский народ уже осудил его и больше не вознесет на пьедестал героя. Он сам не сознает, что в принципе ничего не может дать народу. Наоборот, Петлюра этого периода — уже определенный пролог к последующей мании величия, возраставшей по мере сокращения его военных сил. И эта мания перечальна тем, что превращает идеологию человека, готового когда-то положить голову за народ, в идеологию ярого абсолютиста, видящего в народе только средство для своих достижений; психологию демократа и народовольца она превращает в психологию мелкого интригана и чрезвычайщика; наконец. святой огонь патриотизма она перерождает в своекорыстный эгоизм. Опять здесь жизнь говорит сама за себя всеми известными фактами и самим ярким из них — новой, появляющейся именно в этот период характерной чертой “Петлюровщины”, разрывом ее с народом, превращением в среде этого народа имени Петлюры из кандидатов в народные герои сначала во всенародное посмешище, а потом и в ненавистное имя, подводимое под одну рубрику не только с именем Скоропадского, но и с именем большевистских разорителей Украины. “Петлюровщина”, полонившая своего героя и эксплуатирующая его, толкает его в этом направлении все ниже и ниже по наклонной плоскости. А отсуствие силы воли, характернейшая личная черта Петлюры, и полная политическая беспринципность, как итог его индивидуального развития и прогресса за время его государственной деятельности, не только не ставят никаких преград и пределов этому натиску, а, наоборот, превращают именно его самого в первого глашатая и проводника идей “Петлюровщины”.

В последних числах января (ст. стиля) 1919 г. Петлюра выехал из Киева вслед за остальными членами директории и всем украинским правительством. Начался период, подготовительный к переходу его на положение фактического главы украинского правительства. Этот Винницко-Проскуровский период ознаменовался со стороны фактической: уходом из директории Винниченко, настойчивым ведением переговоров с французским командованием в Одессе, непрерывными неудачами на фронте и потерей его понимания действительной обстановки. В отношении “Петлюровщины” период ознаменовался буйным ростом и углублением корней этого чужеядного растения, ростом, обратно пропорциональным успехам украинского оружия и украинского дела и прямо пропорциональным успехам большевиков.

Военный диллентантизмом и, как результат его, хронические военные неудачи в полной мере проявляют себя за все это время. Апофеозом стратегического “гения” Петлюры и его помощников явился приказ командующему южной группой украинских войск Яневу, имевшему фронт восточнее линии железной дороги Жмеринка-Одесса, очистить этот фронт и перейти в Жмеринку. Приказ был дан, когда в Жмеринке был штаб Петлюры и когда, исполняя его, Янев открыл бы большевикам ворота на Могилев-Подольский, прямо в тыл Жмеринке и Проскурову, и на сообщения армии, базировавшиеся в это время на Волочиск. К счастью для украинской армии, приказ этот не был исполнен.

Диллентантизм политический принимает в этот период уже широкие практические формы и приводит к такому же результату, как и диллентантизм военный — к полной неудаче всех политических начинаний. Уход Винниченко делает Петлюру фактическим головой директории. Он ведет основную политическую линию — соглашение с французским командованием в Одессе. Выясняется, что представители Франции не находят возможным заключать какие-либо соглашения с украинской директорией, пока в составе ее Петлюра. Винниченко в такой же обстановке нашел в себе силы поступиться для государства личными соображениями. Петлюра этого сделать оказался не в силах, старая честность уже была затуманена идеями “Петлюровщины”. Мало того, ведя еще переговоры с французами, он отдает указанный уже приказ Яневу, не предупреждая о нем французское командование и этим выводя на Одесскую железнодорожную линию большевиков на всем пространстве от Вапнярки до Раздельной. Наконец, добиваясь помощи Франции, он одновременно находит возможным командировать Мазуренко в Москву для переговоров с большевиками. Расносторонность, по меньшей мере достояная удивления, и политическая нечестность и неумелость более, чем достойные удивления. Естественно, что в такой обстановке лопаются комбинации и с французами, и с большевиками.