Воспоминания. Том 1
Шрифт:
В первой половине июня месяца в Государственной Думе происходили дебаты по поводу сметы Министерства народного просвещения. Это вызвало бесконечные страстные прения по вопросам о постановке школьного образования. Все почти речи были наполнены нападками на ведомство, на министров, как бывших, так и настоящих. При этом ораторы совершенно не стеснялись в своих выражениях и сыпали огульными, неподтвержденными фактами, обвинениями. Среди этих речей на кафедру вошел В. М. Пуришкевич и обратился к Думе с длиннейшей, малоинтересной речью, которая длилась в течение четырех часов, под конец он так утомил и надоел всем, что говорил уже при почти пустом зале, но это его отнюдь не смущало. Его речь не преследовала никакой политической цели, она просто была описательная, никакого отношения к смете Министерства народного просвещения, по существу, не имевшая. Он рассказывал об Ушинском, о Рачинском, прочтя о них целую лекцию, говорил о разных книгах, разбирая их достоинства,
По окончании всех речей выступил министр народного просвещения Шварц и произнес спокойную, полную здравого смысла речь. Он начал с того, что всходит на кафедру с чувством глубокого изумления, что он слышал горячие речи, целые диссертации, слышал и обвинения против целого ряда бывших министров, и умерших, и ныне здравствующих, и особенно много обвинений против него самого. Но что он изумлен не этими нападками. Ему, как служившему делу воспитания русского юношества в течение 40 лет, пора привыкнуть к радостям и горестям его ремесла, и он слишком долго занимался техникой ораторского искусства для того, чтобы не знать, как мало риторы по профессии интересуются истиной, как много для них играет роль вероятий, весь этот калейдоскоп остроумных замечаний, сопоставлений и т. п., так что в этом отношении ему изумляться было нечего. Но он изумлен той легкостью, с которой русские люди вообще и многие из говоривших ораторов касались обнаженных язв нашей школы, с каким злорадством бередили они раны, с какой злобой и сарказмом они глумились над школой и над ее деятелями, хотя они не могли не посылать своих детей именно в эти школы и вверять их этим педагогам, потому что других школ нет. Он думал: неужели же эти столь почтенные люди не могли взвесить то влияние, которое будут иметь их слова на учащих и учащихся на местах, неужели же не могли они без этого негодования, без этих окриков, спокойно и серьезно обсудить серьезный вопрос о бюджете. Перейдя затем к вопросу о средствах и отвечая на нападки депутата фон Анрепа, обвинявшего Министерство народного просвещения, что оно не нашло денег, Шварц напомнил членам Думы, что Партия народной свободы сулила министерству 40 миллионов рублей, а более благоразумные поставили кредит в 6 миллионов, но и эту ничтожную сумму Дума не нашла в своем кармане, между тем находить деньги — это обязанность Думы, хотя бы для сего ей пришлось бы прибегнуть и к займу. Далее, коснувшись высших учебных заведений, Шварц заявил, что они не оправдали оказанного им с высоты Престола доверия, и предложил ознакомиться с постановлениями Первого департамента Сената, говоря, что тогда им раскроется картина деятельности некоторых ректоров и проректоров университетов, раскроется, как они расходовали те крохи, кои собирались со студентов.
Он сказал, что политика правительства не изменилась, что оно должно стоять на страже закона и не может допускать тех "захватов", о которых говорил депутат Милюков. В конце своей речи Шварц назвал себя сторонником всеобщего обучения и изложил всю свою дальнейшую программу. Он заявил, что к высшим знаниям должен быть открыт доступ для всех, но из-за этого он не может быть предоставлен всем. Надо возможно больше школ всяких типов, в коих каждый по мере своих способностей мог бы получить то, что ему суждено. Доступность знаний не должна их обесценивать. Россия — великая держава, и она нуждается в широко образованных людях. Широкий доступ надо совместить с возможным отбросом. Повышение знаний в среде учащих и учащихся, — закончил Шварц, — кладется в основу школьной политики.
16 июня высочайшим приказом полковник Модль назначен был помощником московского градоначальника. Модль происходил из чинов Отдельного корпуса жандармов, принадлежал к хорошему составу офицеров этого корпуса, был безукоризненно честным человеком, человеком долга, справедливым, но был чересчур горяч и вспыльчив, забывая в эти минуты всякое приличие и бывая груб, что, конечно, было не к лицу помощнику градоначальника. На пожарах он был слишком нервно суетлив, и эта нервность отражалась на работе его подчиненных. Он вступил в должность 8 июля, оставался в этой должности до 1915 г., последние годы его характер значительно выровнялся, и он был очень хорошим помощником градоначальника. В бытность мою товарищем министра я его выдвинул на пост керченского градоначальника.
15 июня состоялось торжественное открытие вновь устроенного на совершенно европейский лад поселка в Новогирееве. Это местечко было недалеко от Москвы по Нижегородской дороге в полутора верстах от Кускова. В течение нескольких лет на месте, где стоял частью
17 июня скончался М. П. Щепкин, известный общественный деятель, много лет состоявший гласным Коломенского уездного земства, Московского губернского земства и Московской городской думы, где одно время занимал должность городского секретаря. Он много работал в газетах и журналах по вопросам городского и земского хозяйства, написав весьма ценную книгу по истории московского городского самоуправления4. В земских сферах он пользовался огромным авторитетом. Отпевали его в церкви Св. Спиридония, погребение состоялось в Донском монастыре. Почтить его достойную память собралась масса народа, все видные земские и городские деятели и представители администрации были налицо.
20 июня в Государственной Думе разбирался вопрос о сыскных отделениях. Происходили дебаты, выступало много членов Думы, преимущественно левого крыла; очень много говорили, но о сыскных отделениях говорили только товарищ министра внутренних дел А. А. Макаров, члены Думы Замысловский и Пергамент. Остальные выступавшие депутаты занимались совсем другими вопросами, они острили и под шум и выкрики наносили друг другу оскорбления. Кончилось тем, что Марков 2-й потребовал от Пергамента удовлетворения и тот принял вызов.
Дуэль должна была состояться в ночь на 23 июня в Удельном парке. Дуэль не была тайной, во втором часу ночи масса автомобилей катила по направлению к Удельному парку. Катили автомобили с журналистами, с фотографами, репортерами. Одним словом, были все принадлежности французских парламентских дуэлей, о которых знали заранее все подробности. Когда подъехал на автомобиле Марков 2-й с Пуришкевичем, народу собралось уже много. Затем прибыл и Пергамент со своим секундантом Карауловым. Прибыла и санитарная карета с врачом. Шульгин, секундант Маркова 2-го, отмерил 25 шагов; команду должен был подать Караулов. Затем были испробованы пистолеты, для чего секунданты выстрелили в воздух. В этот момент из кустов появился пристав Лесного участка и от имени градоначальника заявил, что дуэль допущена быть не может, отобрал пистолеты, положил их в ящик и, заперев его, взял ключ с собой. Затем появилось 40 пеших и конных городовых, и все разъехались по домам. Разочарованная публика также.
Такой комичный финал не остановил их. На другой же день в дачной местности Зиновьево состоялась дуэль, так как уже все было обставлено тайной. К счастью, все обошлось благополучно. Противники выстрелили одновременно, никто не был ранен. Обменявшись выстрелами, противники пожали друг другу руки, честь была восстановлена.
19 июля состоялось открытие Московской окружной дороги. Торжество происходило в очень живописной местности при станции Серебряный бор в нескольких верстах от Москвы. Погода была чудная. Все приглашенные, в том числе и я, прибыли в специальном поезде, красиво убранном флагами, цветами, лентами. На одном из путепроводов совершено было молебствие при пении Чудовского хора. Присутствовали министр путей сообщения генерал-лейтенант Шауфус и все представители администрации и сословных учреждений, масса инженеров и железнодорожного начальства. После молебствия митрополит Владимир окропил святой водой стоявший наготове поезд, а жена генерал-губернатора Гершельмана перерезала заграждавшую путь зеленую ленту, после чего движение по Окружной дороге объявлено было открытым. Затем состоялся обед при станции воинского питательного пункта. Среди ряда тостов министр путей сообщения предложил почтить вставанием память великого князя Сергея Александровича, исключительно благодаря поддержке которого можно было приступить к постройке дороги. Строитель дороги инженер Рашевский пил за здоровье всех присутствующих. Городской голова в своей небольшой речи выяснил все огромное значение, которое новая дорога будет иметь для Москвы и ее населения. Генерал Шауфус пил также за здоровье рабочих, которые присутствовали тут же, и передал им благодарность от имени Государя.
Новая дорога представляла собой грандиозное сооружение протяжением в 50 верст, при длине путей до 270 верст. Провозоспособность рассчитана была на 30 пар поездов в сутки, но постепенно должна была быть доведена до 90 пар. На четырех станциях воинских питательных пунктов были устроены приспособления последнего усовершенствования для варки пищи на 6 000 нижних чинов в каждом. Это должно было иметь большое значение при передвижениях новобранцев и разных войсковых эшелонов. По окончании торжества присутствующие сели в приготовленный поезд и совершили круговую поездку.