Воспоминания
Шрифт:
В день маскарада, к вечеру мне принесли мой костюм, и я, нарядившись в него, захотел похвастать перед товарищами и в 8 часов вечера отправился в конногвардейские казармы, к искреннему приятелю моему, поручику Фашу (нашего лейб-эскадрона), домоседу, у которого всегда почти по вечерам собирались офицеры. Поверх моего костюма я надел офицерскую шинель, в один рукав, и уланскую шапку. Пробыв с час у Фаша, с офицерами, я вознамерился ехать к моим дамам. Вышед на лестницу, услышал я звуки шпор внизу. Я остановился на повороте лестницы, возле фонаря – и вдруг его высочество цесаревич взбежал на лестницу, и, увидев меня, остановился… 'Надлежало взяться за козырек шапки… я поднял руку – и мой американский костюм блеснул во всей красе!.. Делать было нечего – попался! – Его высочество велел мне подождать себя на лестнице, а сам пошел в полковую канцелярию, через несколько минут воротился и сказал мне: "Ступай за мною!" Я повиновался. Его высочество был с адъютантом своим полковником
В нижнем этаже Мраморного дворца жил тогда сенатор граф Иллинский, которого его высочество узнал коротко и полюбил, когда граф Иллинский был бессменным дежурным камергером в Гатчине, у высокого его родителя, бывшего тогда наследником престола. Графиня Иллинская, полька, премилая, умная дама, принимала у себя общество, которое нравилось его высочеству – и это развлекало его, когда он приезжал из Стрельни в Петербург. Графиня Иллинская была особенно дружна с княжною Жанеттою Антоновною Четвертинскою (младшей сестрою Марии Антоновны Нарышкиной, вышедшею после замуж за пожилого польского дворянина Вышковского) – и с некоторыми другими польками. В доме графа Иллинского, правильнее графини, потому что сам он мало занимался обществом – был совершенно польский тон, непринужденность, веселость, шутки и откровенное гостеприимство. – Душою этого общества была княжна Ж.А.Четвертинская.
Когда сани подъехали к крыльцу, я соскочил с запяток и ждал, пока его высочество прикажет мне идти на гауптвахту – но чрезвычайно удивился, когда он велел мне следовать за собою в комнаты. Сняв шинель в передней, его высочество велел и мне сделать то же и идти за ним.
В этот вечер было у графини Иллинской общество, которое собиралось ехать в маскарад, к Фельету, несколькими кадрилями. Комнаты были, как водится, ярко освещены. – Я держал в одной руке мою уланскую шапку, а в другой – мой американский головной убор. Его высочество велел мне надеть его, ввел меня, за руку, в гостиную, представил дамам, сказав: "Voila, mesdames, un echantillon du regiment que j'ai 1'honneur de commander!" (т. е. вот образчик полка, которым я имею честь командовать!) – и примолвил, улыбаясь: "виноват – сам я не успел еще обмундироваться!" Потом обратясь к графине Иллинской, прибавил: "c'est pourtant votre protege! (т. е. это, однако ж, покровительствуемый вами). – Я поклонился дамам – и в безмолвии ожидал своей участи.
Графиня Иллинская была в хороших отношениях с сестрою моею Антониною и с графом Валицким, знала меня – и даже без моей просьбы и без моего ведома, несколько раз просила его высочество, быть снисходительным к моей молодости. Умные поляки начали хохотать и хотели обратить дело в шутку: но я нарушил законы дисциплины [101] – а его высочество не любил этого. Обратясь ко мне, он сказал: «извольте, сударь, идти!» – «На которую прикажете?» спросил я. Эта догадка, что я должен непременно идти на гауптвахту рассмешила цесаревича – а мое сознание в вине смягчило его. – «Можете выбирать!» сказал он, отвернувшись от меня и смеясь. Я вышел, намереваясь возвратиться в Петергоф, но выбежавший за мною лакей сказал мне, от имени графини Иллинской, чтоб я подождал в сенях. Между тем дамы стали упрашивать великого князя, чтоб он простил меня – и его высочество согласился. Меня снова призвали в зал – и его высочество, сказав, что прощает мне в последний раз подобную шалость, приказал немедленно ехать в эскадрон.
101
Офицерам позволено было костюмироваться в маскараде – но они должны были не снимать маски и приезжать в маскарад уже замаскированные. Разъезжать же по городу в костюме – значило нарушение формы.
Я заехал к моим дамам, которые с нетерпением ожидали меня, и рассказал им случившееся со мною. Тщетно уговаривали они меня переменить костюм, ехать с ними в маскарад, и к утру возвратиться в Петергоф – я не согласился, совестясь обманом заплатить его высочеству за великодушное прощение – поехал немедленно в эскадрон, и в Петергофе, на гауптвахте, просил записать час и минуту, когда я прибыл, а потом уже отправился на квартиру. Как я предвидел, так и случилось. Его высочество велел справиться, в какую пору я приехал в Петергоф, и когда ему представили книгу [102] , с гауптвахты – он остался доволен.
102
В Стрельне и Петергофе на гауптвахтах были книги, в которые записывались все необыкновенные происшествия. Этот журнал был весьма полезен во многих случаях.
Говоря о маскарадах, составлявших тогда одно из главных увеселений столицы, я должен рассказать о происшествии, которое
Я уже говорил о доме Кушелева (на Дворцовой площади, где ныне здание главного штаба его императорского величества), нашем Палерояле, в миниатюре. Комнаты, в которых Фельет давал маскарады, расположены были вокруг коридора. По сторонам, в углублении, были небольшие комнаты, для отдохновения, а для танцев две большие залы. Выходов было четыре. Комнаты меблированы были хотя не так богато, как в доме г-на Энгельгардта, когда там начались маскарады, но со вкусом – и что важнее, в комнатах Фельета было много уютности (комфорта). Веселились тогда шумно. Обедали и ужинали гораздо раньше нынешнего – но когда веселились, то не смотрели на часы. Мы помнили хорошо, что время дал нам Бог на радость, а часы – люди выдумали!
В 11 часов вечера несколько молодых людей оканчивали ужин возлияниями Бахусу. Предлагали различные тосты. – "Я слышал, что ты хотел жениться, в провинции", сказал один молодой человек своему товарищу: "не выпить ли за здоровье твоей невесты!" – "Древняя история!" возразил товарищ. "На всех хорошеньких нельзя жениться. Это была игра фантазии… занятие от скуки: passe-temps! – В деревне я нашел премиленькую соседку, вдовушку, и мы подружились, на время моего отпуска… Соседки разболтали, что я жених… и я от страха – бежал из деревни…" – "Но я слышал, что ты дал слово, формальное обещание", возразил молодой человек. – "Любовные клятвы записываются, как говорили поэты, стрелою Амура, на морских волнах… подул ветер – и клятва исчезла!.". В это время женская маска (черное домино) приблизилась к столу и ударила молодого человека по плечу. Молодой человек, не кончив речи, оглянулся – и черное домино, погрозив ему пальцем, прошло мимо. – "Вот, кстати, предлагаю вам последний тост: за здоровье этой маски и за благие надежды!" сказал молодой человек. "Это должна быть прелестная женщина!" продолжал он: "Она мистифирует меня целый вечер – и я решился, во что бы ни стало, узнать, кто она". – Выпив последний бокал, молодой человек, угощавший своих приятелей, отдал одному из них сторублевую ассигнацию, прося рассчитаться, и вскочил из-за стола, извинившись, что должен продолжать свой роман с черным домино. Замаскированная дама, казалось, ждала его, в углу комнаты, и когда он подошел к ней, подала ему руку… Они пошли расхаживать по комнатам.
Маскарадная любовь и вино – родные сестры. Согретый шампанским, молодой человек сделался во сто раз смелее, и стал прямо изъясняться в любви, обещая, разумеется, все… верность, покорность и целое Эльдорадо, с золотыми горами! Маска хохотала. "Я слышала, как ты рассуждал о любви и верности", сказала она: "и твой образ мыслей, на этот счет, не может возбудить в женщине доверенности!.". – "Ты ничего не слышала", отвечал молодой человек: "мало ли что говорится в приятельской беседе!" – "Но тебя упрекали, что ты дал слово жениться и не сдержал обещания…" – "Какое это обещание! Шутка и только!" – "Но разве можно шутить честью и спокойствием женщины?" – "Полно серьезничать и морализировать – теперь не пора и не место!.. Если бы я нашел такую умную женщину, как ты, милая маска, и хоть сотую долю красоты, в сравнении с умом – то сдержал бы слово". – "А разве та женщина, которой ты дал слово, была глупа и безобразна?" – "Нет! но слишком чувствительна – а я не люблю плаксивых…" – "А, ты не любишь чувствительных!.". – В этом духе продолжался разговор, пока наконец молодой человек решился просить у маски позволения проводить ее до дому, предлагая ей свой экипаж. – "Согласна, чтоб ты проводил меня до дому, но в моем экипаже" – и они вышли в сени.
Молодой человек чрезвычайно удивился, увидев, что и лакей, державший салоп дамы, был замаскирован. Этого он еще не встречал в своей жизни, и потому, ведя даму, под руку, с лестницы, изъявил ей свое удивление. – "Тут нет ничего удивительного; зачем же и маскироваться, если по прислуге и экипажу можно узнать, кто под маской… Вы здесь не одни – и я не хочу, чтоб некоторые люди меня узнали…" Карета, запряженная четверкой лихих коней, стояла на углу Большой Морской; они сели в карету, и дама сказал лакею: "поскорее домой!" Лошади понеслись во всю прыть.
В экипаже молодой человек и дама переменили тон. Они уже говорили друг другу: вы. Молодой человек, почитая себя счастливым, нежничал, дама отвечала чрезвычайно остроумно, как бы ободряя молодого человека и утверждая его в надеждах, но не подавала никакого повода к вольностям: напротив, удерживала его в границах. Напрасно просил он, чтоб она сняла маску. – "Будет еще довольно времени!" говорила дама. Как она ни занимала молодого человека разговорами, но все же ему показалось, что они едут очень долго, и он не мог удержаться, чтоб не сказать: "вы очень далеко живете!" – "На даче, за городом", отвечала дама. – "Зимою?" – "Всегда!" Там тихо и спокойно!" Это еще более воспламенило воображение молодого человека. Он воображал себе счастье, которым он будет наслаждаться, в уединении, с прелестною и умною женщиною – и сгорал от нетерпенья приехать скорее на место.