Воспоминания
Шрифт:
31 декабря, в ночь под Новый год, губернатор Т. дал великолепный костюмированный бал, куда были приглашены все сливки местного общества.
Было много красивых женщин и девушек в элегантных платьях. Особенно меня поразила своей классической красотой молодая девушка, дочь художника, София М.; мне редко приходилось видеть такую совершенную красоту, какой обладало это семнадцатилетнее создание. 1837 год был встречен шампанским, звуками фанфар и взаимными пожеланиями счастья. Бал продолжался до утра. Следующие дни я готовился к отъезду, получал со всех сторон приглашения на прощальные встречи и провел еще один веселый вечер у достопочтенного коменданта генерала Р. Там устраивались танцы, и, так как это был последний день (4 января), когда разрешалось надевать маски, мы решили позабавиться и нанести нескольким семьям визит в масках. Мы составили квартет: Арлекин, Пьеро, Скоморох и один молодой датчанин
7 января, утром, я отправил сани с моим слугой по замерзшей Волге на ее правый берег, где стояла почтовая станция, и пошел с Фелькнером к нашему другу Оссе. Здесь собралось множество дам и друзей, которые хотели попрощаться со мной за завтраком. Оссе приготовил всем гостям сюрприз, наняв 6-8 саней, чтобы проводить меня до почтовой станции. Все общество отправилось через Волгу, где уже стояли наготове мои запряженные почтовыми лошадьми сани. Здесь, на льду, за мое здоровье и благополучное путешествие было распито еще несколько бутылок шампанского, и, попрощавшись сердечно и трогательно со всеми этими милыми людьми, я поехал под звон бубенцов по зеркально-гладкому льду Волги, провожаемый громким "ура!" моих друзей. Прекрасные годы! Где вы теперь?
Так как лед на Волге был не очень прочен, я проехал по реке лишь две станции. В целях 'Предосторожности я оставил при себе двух казаков, которые двигались верхом впереди. Затем я проехал две станции по песчаному берегу, пока наконец не добрался до снега. Я быстро доскакал до приветливой Сарепты, где отдохнул один день. Теперь путь пролегал по глубокому снегу и сильно разъезженным дорогам, по которым из Астрахани через необозримые степи в Новохоперск и Тамбов следовало множество санных обозов, груженных рыбой. Из-за глубоких ухабов на моих санях несколько раз ломались рессоры. Из предосторожности я захватил с собой запасные, и все же продвижение вперед шло не так быстро, как того хотелось.
Приехав в Москву, я намеревался попасть на карнавал. Мои друзья и родные предложили мне покончить с бродячей жизнью на Востоке и подыскать в Москве богатую невесту. Однако человек полагает, а бог располагает. Едва я провел в Москве неделю, как мне уже сообщили, что скоро я получу от тогдашнего военного министра, графа Чернышева, приказ отправиться в Персию, в наше посольство в Тегеран. Это сообщение было полной неожиданностью для меня, и я уведомил об этом назначении моих родственников, добавив при этом: "Итак, со смотринами все покончено, вероятно, судьба определила мне отдать сердце прекрасной персиянке".
Я сразу же поспешил в столицу, чтобы доложить о результатах моего туркменского путешествия и получить новые инструкции. 3 февраля 1837 г. я приехал в Петербург, изумив друзей и знакомых своим неожиданным появлением и новым назначением. Однако я воспользовался карнавалом, чтобы после долгих лишений ежедневно бывать в немецком, французском или русском театрах и балете и принимать многочисленные приглашения.
С окончанием путешествия завершился еще один интересный эпизод моей жизни, и я добавлю лишь следующее. Через два десятилетия после этого путешествия на восточное .побережье Каспийского моря наше правительство отдало распоряжение произвести астрономическую, тригонометрическую и топографическую съемку всего побережья и определить морские глубины. Руководство этой грандиозной работой, продолжавшейся десять лет, было доверено ученому - морскому офицеру, полковнику Ивашенцеву. Проводя исследование и съемку Астрабадского залива, его берегов и восточного побережья моря, он следовал моим маршрутом. На заседании Русского географического общества он сказал мне, что, располагая моим путевым журналом и топографическим описанием восточного побережья и т. д., часто дивился точности и добросовестности моих записей, что в устах такого бывалого моряка только польстило мне.
Глава II.
1837 год
После двухмесячного пребывания в Петербурге и после получения инструкций я готовился покинуть столицу, но прежде познакомился с моим спутником поручиком Виткевичем{20}, который также получил назначение в Персию. Передо мной предстал обаятельный, молодой поляк 28 лет, с выразительным лицом, хорошо
Иван Викторович Виткевич родился в Гродненской губернии. Воспитание получил в кадетском корпусе в Варшаве. 17-летним юношей из-за необдуманных поступков, совершенных по молодости, был сослан тогдашним наместником великим князем Константином{21} в солдаты в Орск (Оренбургская губерния). Здесь, на границе в Азией, он прозябал бы, если бы тогдашний комендант Орской крепости, превосходный человек, полковник Исаев, не позаботился о нем. Не имея возможности сразу освободить молодого человека от службы в действующей армии, он все же ввел его в свой дом. Из чувства благодарности Виткевич занимался с его детьми французским языком, географией и другими науками, так как в 20-е годы в этом отдаленном крае очень трудно было найти для детей учителя. В свободное время он изучал татарский язык, знакомился с кочевавшими в окрестностях Орска киргизскими старейшинами (аксакалами), часто приглашал их к себе, угощал чаем, пловом и бараниной и привык к их обычаям, нравам и языку, на котором мог читать и писать. Так проходили годы тяжелых испытаний для молодого образованного человека со средствами. В 1830 г. Александр Гумбольдт{22} с профессором Розе, совершая свое широко известное путешествие на Алтай, проезжали через Орск. Они остановились в доме коменданта Исаева. Здесь Гумбольдт с изумлением увидел на столе свою книгу "Tableaux de la nature", т. е. описание путешествия по Центральной Америке, Перу и т. д. На вопрос, чья это книга, ему ответили, что она принадлежит молодому поляку, который служит солдатом в Орском гарнизоне. Из любопытства Гумбольдт попросил позвать его, поговорил с ним. Приятная внешность молодого человека в грубой солдатской шинели, его скромный нрав и образованность так заинтересовали этого большого ученого и замечательного человека, что он выпросил у Виткевича его адрес, чтобы быть полезным ему.
Вернувшись из своего путешествия по Сибири в Оренбург, он сразу же поговорил с замечательным, но, увы, слишком рано скончавшимся оренбургским генерал-губернатором графом Павлом Сухтеленом{23} о печальном положении Виткевича и просил графа позаботиться о молодом человеке и облегчить его судьбу. Граф вызвал Виткевича в Оренбург, произвел в унтер-офицеры, назначил своим ординарцем, перевел к оренбургским казакам и позднее предоставил ему работу в канцелярии киргизского управления, которым тогда руководил ученый генерал фон Генц. К сожалению, граф Сухтелен умер уже в 1832 г. Однако его преемник, генерал и позднее граф Василий Перовский{24}, после того как узнал Виткевича поближе, произвел его в офицеры, сделал своим адъютантом и посылал несколько раз с поручениями в киргизские степи и даже два раза в Бухару. Первый раз, зимой, в киргизской одежде, сопровождаемый двумя преданными киргизами, он совершил за 17 дней переход в Бухару верхом, по глубокому снегу, через замерзшую Сырдарью. В одетом по-киргизски, прекрасно усвоившем обычаи, привычки и язык киргизов человеке никто не признавал европейца и христианина, даже фанатичные бухарцы; более того, красивые темные глаза, черная борода, обстриженная макушка и смуглое лицо делали его похожим на азиата и мусульманина.
Когда Виткевич во второй раз приехал в Бухару по поручению генерал-губернатора Перовского, чтобы потребовать от эмира выдачи нескольких русских купцов, незаконно задержанных там, он случайно познакомился в караван-сарае, где остановился, с Мирзой-Али - афганским посланником Дост Мухаммед-хана{25}, тогдашнего правителя Кабула. Мирза-Али доверился ему, сказав, что имеет письменное поручение своего господина к нашему вице-канцлеру графу Нессельроде{26}, и попросил взять его в Оренбург под своей защитой. Поскольку миссия Виткевича в Бухаре затянулась, он научился читать, писать и говорить по-персидски. В этом ему помогло ежедневное пребывание в обществе Мирзы-Али. Преодолев многочисленные затруднения и даже опасности, они покинули Бухару и благополучно добрались до Оренбурга, откуда генерал Перовский направил обоих в Петербург.
Так как послание от Дост Мухаммед-хана графу Нессельроде содержало уверения в дружбе и желание установить торговые связи с Россией, Виткевичу, произведенному к тому времени в поручики, было приказано сопровождать в Кабул полномочного представителя Мирзу-Али с ответным письмом Азиатского департамента. Это и явилось причиной того, что я должен был встретиться с Виткевичем в Москве или Тифлисе и отправиться в его обществе в Тегеран. О дальнейшей судьбе этого молодого человека будет сказано позже.