Воспоминания
Шрифт:
К вечеру, закончив погрузку раненых в санитарные поезда, мы начали упаковывать оборудование госпиталя. Персонал должен был отправиться ночью, а я, по приказу генерала Ренненкампфа, выехать утром с его штабом. Он и слышать не хотел, чтобы я следовала вместе с частью в обозе. К вечеру я чувствовала себя совершенно измочаленной. Ближе к полуночи я, не раздеваясь, легла. Казалось, что я едва прикрыла глаза, когда почувствовала, как меня трясут за плечо. В полусонном состоянии я сначала услышала гудящий звук, доносившийся, по–видимому, издалека.
«Просыпайтесь! Идите во двор.
Еще находясь во власти сна, я с трудом соображала, но заставила себя подняться.
«Цеппелин. Он летает над городом. Бросает бомбы», — твердила мадам Сергеева. Словно в подтверждение ее слов тут же раздался громкий взрыв. Моментально придя в себя, я выбежала во двор.
Ночь была ясная и звездная, но воздух наполняло странное гудение. Внезапно в небе над головой я увидела громадный объект, испускавший серебряные лучи, которые, казалось, нащупывают наш двор. Раздался оглушительный взрыв, затем другой. В тот момент я поняла, что такое смертельный страх. Я испытала жалость к себе, жалость ко всему. Я вспомнила солнце… кровь пульсировала в моих висках… Бомбы упали не во двор, но очень близко к нему.
Через несколько мгновений все закончилось. Серебристый объект исчез с неясным гулом, который становился все слабее. Облегчение, которое я испытала, невозможно описать, оно было столь же сильным, как и пережитый страх. Мне хотелось смеяться, кричать, радость пронизывала все фибры моего существа. Гудение медленно угасало в темноте неба. Издали донесся звук последнего взрыва, потом все затихло.
Тишина казалась теперь особенно глубокой, ночь — невероятно прекрасной. Осмотревшись, я впервые заметила, что почти весь персонал нашей части собрался во дворе. В молчании мы переглядывались. Успокоенные тем, что опасность миновала, мы вернулись в дом. Взволнованный офицер из штаба прибежал узнать, все ли у нас в порядке. Штаб располагался почти по соседству с госпиталем, бомба, как сказал офицер, взорвалась между нашими двумя домами.
Мы снова принялись упаковывать вещи. Когда все было почти готово, лошади запряжены, обнаружилась пропажа санитаров, которым надлежало сопровождать запасную повозку. Мы искали по всему дому, и, наконец, я с одной сестрой добрались до подвала. Тут мы и обнаружили санитаров, лежащих друг подле друга на каменном полу и спящих мертвым сном в окружении огромного количества пустых пивных бутылок. При виде этого зрелища мы рассмеялись, но не было времени ждать, и мы попытались разбудить их. Наши усилия оказались безуспешными, пришлось позвать суперинденданта. Вместе с ним мы оттащили санитаров к водопроводному крану, который, к счастью, был тут же, и сунули их по очереди головой под холодную струю воды. Это подействовало. Персонал госпиталя отправился в путь перед рассветом, а я и мадам Сергеева остались одни в пустом доме.
Рано утром за нами заехал один из офицеров Ренненкампфа, и мы присоединились к автомобильному обозу, выстроившемуся перед штабом. Ренненкампф, одетый в серую генеральскую шинель и меховую папаху, появился на ступенях. Он подошел поздороваться,
Выехав за город, машины остановились. Ренненкампф вышел и направился к нам.
«Ваше императорское высочество, — сказал он, — здесь располагается артиллерийский парк и линия сторожевого охранения, куда цеппелин сбросил бомбу прошедшей ночью. Вам интересно взглянуть?»
Не желая отказываться, я вышла из машины. Мы перебрались через ров и пошли вдоль поля. Представшее моим глазам зрелище было ужасно, такое невозможно вообразить, я и по сей день помню его до мельчайших деталей, но не могу описать.
Мы ехали очень медленно. Хозяйственные обозы двигались по дороге в несколько рядов. Мне не говорили, какова на самом деле ситуация, насколько близок преследующий неприятель, но я все же ощущала ту тревогу, которая словно парила в воздухе. Это чувствовалось и по волнению Ренненкампфа, когда мы нагоняли хозяйственные обозы, следовавшие в беспорядке или рысью. Наши автомобили тогда останавливались, штабные офицеры по указанию генерала занимались тем, чтобы выстроить их в линию. Все это, как я узнала позже, свидетельствовало о начале беспорядочного бегства и паники.
Мы прибыли в Гумбиннен вечером. Город был темным, тихим и мрачным. Мне и мадам Сергеевой предоставили довольно приличную комнату, выходившую на улицу, у двери был выставлен часовой от штаба, чтобы охранять нас. Ближе к ночи нас разыскал врач из нашего госпиталя, сообщив, что все прибыло в целости и найдено подходящее помещение.
Страшно усталые, мы разделись, радостно предвкушая долгий сон в настоящих постелях, но тут раздался настойчивый стук в нашу дверь. Это был один из офицеров Ренненкампфа, с которым мы ехали днем.
«Генерал просит вас быть готовыми незамедлительно покинуть Гумбиннен, — сказал он. — Вы должны ехать в Эйдткунен, и мне поручено сопровождать вас».
Это не подлежало обсуждению, мы быстро собрались. Был найден автомобиль, и мы торопливо покинули темный город. Немцы продолжали наступление, обходя фланги. В штабе не знали, перерезана ли дорога к Эйдткунену или нет. На этот раз офицер не пытался скрывать серьезность ситуации. Нам угрожало множество опасностей, наименьшей из которых было оказаться взятыми в плен.
Невозможно было ехать быстро, а освещать дорогу фарами — слишком опасно, и мы двигались почти вслепую в полной темноте. Все молчали. Вероятно, оттого, что я была так измотана, я не чувствовала ни малейшего страха.
Мы беспрепятственно добрались до Эйдткунена, но не знали, куда следовать дальше. На вокзале, с которого почти снесло крышу, оставаться было невозможно. В зале ожидания среди разбитой и покореженной обстановки расположились солдаты, такие усталые, что спали где попало, не сняв касок и амуницию. Некоторые из них маялись дизентерией. Это было унылое зрелище, и помочь было нечем.