Воспоминания
Шрифт:
Радикалы крайнего левого толка становились все сильнее и активнее. Говорили, что, как только они возьмут власть, то выполнят свою программу и национализируют частную собственность. Вне всяких сомнений, эту процедуру они начнут с нас. Но даже если они конфискуют все деньги в банках, у нас останутся драгоценности. Мои хранились в московском государственном банке. Я подумала, что нужно забрать их оттуда, пока не поздно; мне казалось, что безопаснее будет спрятать их дома.
Поэтому мы решили поехать в Москву, забрать драгоценности из банка и навестить тетю Эллу, которая
Мы пошли в банк не сразу, а первые несколько дней оставались дома с тетей или ходили с визитами к родителям мужа, которые тоже были в Москве у друзей.
В городе было спокойно. Наконец, 30 октября мы решили ехать в банк за драгоценностями. Встали пораньше и вышли из дома.
Открывая нам дверь, старый привратник сказал:
— В городе что то происходит. По–моему, большевики что то затевают сегодня. Может быть, вам лучше остаться дома; в наши дни нужно быть осторожным.
Он был прав; в воздухе пахло грозой. Странное ощущение неизбежности хаоса, появившееся с началом революции, предупреждало нас об опасности; мое сердце болезненно сжималось.
Но на улицах по–прежнему никого не было видно. Мы взяли извозчика и направились к центру города. По дороге нам попадались сначала небольшие группы, потом — целые толпы вооруженных солдат. Они шли с выражением глупого возбуждения, которое я замечала и раньше.
Когда мы свернули на Тверскую, нашу коляску остановили солдаты, преградив путь ружьями. Мы отправились в объезд. И вдруг издалека донеслись выстрелы, похожие на дробь барабана. По улице бежали люди, появились солдаты, которые собирались в группы и тоже бежали. На углу боковой улицы, на которой находился банк, мы отпустили извозчика и решили идти пешком. Извозчик хлестнул лошадь, пустился в галоп и быстро скрылся из вида.
Какие то люди шли нам навстречу с носилками; на носилках никого не было. У моих ног лежал мужчина в темном потрепанном пальто, он лежал в неестественной позе, голова и плечи — на тротуаре, туловище — на мостовой. Но я так и не поняла, что происходит.
Внезапно на боковую улицу, выходящую на Тверскую, посыпался град пуль из невидимых ружей. Даже не взглянув друг на друга, мы с Путятиным поспешили к банку. На двери висел замок. Мы в полной растерянности смотрели друг на друга. И что теперь?
Волнение на улице быстро нарастало. Стрельба не прекращалась ни на минуту — то вдалеке, то совсем близко. Все извозчики, естественно, исчезли; в любом случае не могло быть и речи о том, чтобы ехать по городу. Но куда нам идти и как?
Путятин совсем не знал Москву. Я многое забыла за годы своего отсутствия. Но мы не могли оставаться на месте: выстрелы приближались, нам нужно было куда то двигаться.
С Тверской на нашу улицу выбежала небольшая толпа людей, словно за ними гнались. Нас повлекло за ними. Путятин крепко держал меня за руку, чтобы нас не растащили в разные стороны. Вместе с толпой мы бежали в сторону улицы, идущей параллельно Тверской. Нас то толкали в спину, то волокли за собой.
Мимо прогрохотали грузовики с вооруженными солдатами. Солдаты стояли в кузове и стреляли во все стороны, подпрыгивая на булыжниках. Пули свистели над нашими головами и разбивали окна нижних этажей.
Время от времени кто то из толпы тяжело опускался на землю или резко падал, нелепо взмахнув руками. Я не оглядывалась и не смотрела на них. Второй раз в жизни я испытывала панический страх.
Мы пробирались от одного переулка к другому, обходя крупные улицы, метались, как крысы, из угла в угол. По возможности мы старались двигаться в сторону той части города, где жили родственники мужа. Дом Юсуповых находился слишком далеко.
К полудню мы добрались всего лишь до Большого театра. Теперь снаряды гремели по всему городу; на одной из улочек, примыкавшей к Театральной площади, нам пришлось задержаться надолго. Пули свистели со всех сторон, вес выходы были блокированы.
И вдруг на нашей улице появилась группа солдат. Улица шла наклонно; они надвигались на нас, нагнув головы. Мы видели, как они заряжают ружья.
В нескольких метрах от нас они остановились, равнодушно переглянулись, выстроились в шеренгу, подняли ружья и прицелились.
Мы стояли первыми в небольшой толпе людей, которые в ужасе прижались к стене. Но увидев, что черные стволы по–прежнему смотрят на них, все как один легли на землю.
Я осталась стоять. Я не могла лечь под дулами этих людей. Я предпочитала стоя встретить свою судьбу. Моя голова не соображала; я не могла думать, но и не могла лечь на землю.
После первого залпа прозвучал второй. Пуля ударила в стену прямо над моей головой, за ней — еще две. Я все еще была жива. Не помню, как и куда делись солдаты; я не помню, что происходило вокруг меня. Помню только, что я повернулась и увидела три глубокие вмятины в ярко–желтой стене, а вокруг них белые круги, там, где осыпалась известка. Две пули легли вместе, третья — немного поодаль.
Все, что произошло потом, слилось в моей памяти в сплошной кошмар. Те часы, что мы провели на улицах Москвы, окутаны туманом. Помню лишь ощущение невыразимого ужаса и отчаяния. Мимо меня бежали люди; они падали, вставали или оставались лежать на земле; крики и стоны смешивались с грохотом выстрелов и взрывами снарядов; в воздухе висела плотная пелена отвратительно пахнущей пыли. Мой мозг отказывался воспринимать происходящее, я ничего не соображала. Мы добрались до старших Путятиных только в шестом часу вечера, проведя почти весь день — с девяти часов утра — на улицах.
Не помню, как и когда мы вернулись в дом Юсуповых. Знаю только, что стрельба не умолкала весь следующий день. При этом все время звонили колокола, что производило особенно гнетущее впечатление. Слуги забаррикадировали все входные двери; ночь и следующий день мы провели в ожидании вооруженного нападения.
К счастью, дом стоял на окраине города, и банды, которые грабили дома и квартиры в центре, до нас просто не добрались.
На вторую ночь нам пришлось поволноваться. Мы, разумеется, не спали. Внезапно в тишине наступающей ночи раздался грохот тяжелых сапог, а потом — стук в дверь. Эти звуки гулким эхом разнеслись по всему дому. Мы прислушивались, затаив дыхание. Я не могла пошевелиться. Но свет нигде не горел, дом огораживала широкая стена, а мародеры, по–видимому, не знали этой местности и кому принадлежит дом. Некоторое время они колотили в стену, и потом решили уйти, однако выпустили несколько выстрелов по дому. Пули попали в стену.