Воспоминания
Шрифт:
У нее было две страсти: филателия и разведение шелковичных червей. Последние заполонили дом; они были на всех креслах, где гости давили их, садясь, что причиняло сильный урон их одежде.
Когда мы бывали в Крыму, ее интерес переходил на сад. Но и здесь проявлялись ее странности. Убежденная в том, что улитки представляют собой наилучшее удобрение для роз, она прочесывала имение в поисках этих моллюсков, а по возвращении топтала свою добычу ногами до превращения их в склизкую массу, которую отдавала садовникам. Те воздерживались от ее употребления, но, желая доставить моей бабке удовольствие, непременно приносили ей несколько недель спустя самые красивые плоды и цветы, выращенные, по их словам, благодаря удобрениям из улиток.
Щедрость ее была безграничной. Когда
За несколько мгновений до смерти бабка, верная своей странной мании, велела принести ей шелковичных червей. И, налюбовавшись ими в последний раз, мирно испустила дух.
Мой отец всю жизнь был верен девизу рода Сумароковых – «Одним путем без изгибов». В нравственном отношении он стоял выше большинства людей из нашего окружения.
Внешне он был высок, красив, строен и элегантен, с темными глазами и черными волосами. Хотя с возрастом он располнел, но всегда сохранял превосходную выправку. Он был скорее здравомыслящим, чем по-настоящему умным. Нижестоящие, особенно подчиненные, любили его за доброту; но в отношениях с начальством он проявлял мало дипломатичности, и его прямота создавала ему некоторые неприятности.
Совсем юным, он почувствовал вкус к карьере военного и вступил в Кавалергардский полк, командиром которого он станет позднее, перед тем как быть назначенным генерал-адъютантом императора. В конце 1914 года государь поручил ему некую миссию за границей, а после возвращения назначил московским генерал-губернатором.
Мой отец был плохо подготовлен к управлению огромным состоянием, которое принесла ему моя мать после брака, и сделал много неудачных вложений. Старея, он стал проявлять признаки чудачеств, напоминавших его мать, графиню Елену. По натуре своей он слишком отличался от моей матери и не мог ее понять. Он был, прежде всего, солдатом и не любил интеллектуальные круги, нравившиеся его жене. Ради любви к нему она пожертвовала своими личными вкусами и отказалась от многих вещей, которые могли бы сделать ее жизнь приятнее.
Наши отношения с отцом всегда были отстраненными. Они ограничивались целованием ему руки по утрам и вечерам. Он ничего не знал о нашей жизни. Ни мой брат, ни я ни разу не смогли поговорить с ним по душам.
Моя мать была восхитительна: стройная, тонкая, изящная, с очень черными волосами, загорелой кожей и голубыми глазами, сверкающими, словно звезды. Она была не только умна, образованна и артистична, но и обладала необыкновенно добрым сердцем. Никто не мог устоять перед ее очарованием. Нисколько не чванясь своими исключительными достоинствами, она была сама скромность и простота. «Чем больше Небо вам дало, – часто говорила нам она, – тем больше у вас обязательств перед людьми. Будьте скромны, и, если имеете в чем-то превосходство, не показывайте этого тем, кто одарены, возможно, менее щедро».
Жениться на ней хотели представители лучших семей Европы, в том числе и августейших, но она отвергла все предложения, решив, что выберет мужа по своему вкусу. Дед, уже видевший свою дочь на троне, приходил в отчаяние от такого отсутствия у нее честолюбия. Его отчаяние усилилось еще больше, когда он узнал, что она решила выйти за простого гвардейского офицера графа Сумарокова-Эльстона.
Моя мать имела природный талант к танцам и актерской игре, ставивший ее в один ряд с лучшими профессионалами. На большом костюмированном балу при дворе, на котором гости должны были предстать в боярских костюмах XVI века, император попросил ее сплясать русскую. Несмотря на то что не репетировала с оркестром, она так
Знаменитый директор московского театра Станиславский, увидев ее игру в благотворительном спектакле «Романтики» Эдмона Ростана, явился к ней домой и умолял вступить в его труппу, уверяя, что ее подлинное призвание театр.
Всюду, куда входила моя мать, она привносила свет; ее взгляд лучился добротой и нежностью. Одевалась она со сдержанной элегантностью, не любила драгоценности, хотя владела самыми лучшими в мире, и надевала их лишь по особо торжественным случаям.
Когда в Россию приехала инфанта Эулалия, тетка испанского короля, мои родители давали в ее честь прием в нашем московском доме. В своих «Мемуарах» она описала впечатление, произведенное на нее моей матерью:
«Из всех празднеств, организованных в мою честь, более всего меня поразило то, что устроила княгиня Юсупова. Княгиня была очень красивой женщиной, одной из тех замечательных красавиц, что были символом эпохи; она жила в неслыханной роскоши, окруженная редчайшими произведениями искусства в чистейшем византийском стиле, во дворце, окна которого выходили на мрачный город с множеством колоколен. Роскошь, большая, броская, кричащая роскошь русской жизни, достигшая здесь своей кульминации, сочеталась с самой чистой французской элегантностью. На этом приеме хозяйка дома была одета в придворный наряд, весь усыпанный великолепными бриллиантами и жемчугом. Высокая гибкая красавица, она носила на голове украшенный гигантскими жемчужинами и огромными бриллиантами кокошник, убор, заменяющий нашу придворную диадему и стоящий сам по себе целое состояние из-за камней на нем. Костюм дополняло огромное количество сказочных украшений, восточных и западных. Жемчужные ожерелья, массивные золотые браслеты с византийским орнаментом, серьги с жемчугом и бирюзой, кольца, отбрасывавшие искры всех цветов, придавали княгине Юсуповой вид византийской императрицы».
И все было совсем иначе на другом официальном мероприятии. Мои родители сопровождали в Англию великого князя Сергея и великую княгиню Елизавету [21] на празднества в честь юбилея королевы Виктории. При английском дворе было принято ношение драгоценностей, и великий князь посоветовал моей матери взять с собой самые редкие. Огромный саквояж из красной кожи, в который их сложили, был доверен камердинеру, сопровождавшему моих родителей. Вечером, в замке Виндзор, одеваясь на прием, мать велела горничной принести ее драгоценности; но саквояж бесследно исчез, и в тот раз княгиня Юсупова появилась в роскошном туалете, но без единого украшения. На следующий день саквояж был обнаружен у одной немецкой принцессы, чей багаж перепутали с вещами моих родителей.
21
Великий князь Сергей Александрович (1857–1905), пятый сын Александра II, и его жена, великая княгиня Елизавета Федоровна, урожденная принцесса Гессен-Дармштадтская, по матери – внучка королевы Виктории, старшая сестра Алисы (Александры Федоровны) Гессен-Дармштадтской, жены Николая II.
В раннем детстве для меня не было большей радости, чем видеть мать в вечернем туалете. Помню, в частности, бархатное платье абрикосового цвета, отороченное соболиным мехом, в котором она была на парадном ужине, данном во дворце на Мойке в честь китайского государственного деятеля Ли Хунчжана, бывшего в Санкт-Петербурге проездом. Для того чтобы дополнить этот наряд, она выбрала убор из бриллиантов и черного жемчуга. Этот ужин позволил узнать одно из самых занятных проявлений китайского этикета. Когда трапеза уже завершалась, двое строгого вида слуг с блестящими косичками, один с серебряным тазиком, другой с двумя павлиньими перьями и полотенцем, подошли к Ли Хунчжану, тот взял перо, пощекотал себе горло… и вытошнил все съеденное на ужине в тазик. В ужасе моя мать с вопрошающим видом повернулась к сидевшему слева от нее дипломату, долгое время прожившему в Поднебесной.