Воспоминания
Шрифт:
– По-моему, – сказал я, – было бы гораздо лучше, если бы просьбу передал кто-то из ваших братьев или кузенов.
Он покачал головой.
– Все они меня ненавидят, – сухо ответил он. – Я обращаюсь к вам с просьбой только потому, что старик никогда вас не видел. Кроме того, вы молоды! В глубине души император не такой плохой. Возможно, он смягчится, если молодой русский великий князь попросит его за другого молодого человека.
Скажите, что мы очень счастливы. Передайте, что мы просим его об одном: позволить мне получать небольшую часть дохода от моих имений. Я не прошу, чтобы меня восстановили в правах, и я не собираюсь
Она кивнула, по-прежнему молча. Бедняжка, очевидно, не верила, что кто-то способен «смягчить» императора, обладавшего железной волей.
Мы немного поговорили. Потом они встали.
– Если новость будет хорошая, – сказал Иоганн Сальватор, – пожалуйста, известите меня вот по этому адресу. Если нет, не утруждайтесь писать. Я пойму, что означает ваше молчание.
Адрес, написанный на обороте его визитной карточки, гласил: «Иоганн Орт, для передачи: отель „Бауэр-о-Лак“, Цюрих, Швейцария».
Больше я никогда не видел незадачливую пару. И все же я написал им о результатах моих переговоров в Вене. К сожалению, на это ушло менее полудюжины строк. Не успел я заговорить с императором на роковую тему, как он опустил свои водянистые глаза, которые всего мгновение назад горели добротой, и приглушенным голосом сказал:
– Не в моих привычках обращаться к кому-то, если речь идет о семейных проблемах. Очень надеюсь, что его императорскому высочеству понравится пребывание в Вене.
Никто так и не узнал, в какой стране погиб Иоганн Орт. На последнем письме, полученном его парижскими друзьями, значился обратный адрес: «Чатем, Англия. 26 марта 1891 г.». В письме он сообщал о своем намерении отплыть в Южную Америку.
Предположительно он умер в Аргентине год спустя в возрасте 39 лет. Последние пятнадцать лет в Северной и Южной Америке появлялись не менее двух десятков самозванцев. Они использовали имя Иоганна Орта и угрожали отсудить «имения Габсбургов». Узнав, что такой вещи, как «имения Габсбургов», не существует, поскольку все их проглотила инфляция в Австрии, предприимчивые старые джентльмены обычно возвращались к более прибыльным видам мошенничества. Если Милли Штубель сейчас жива, ей должно исполниться 60 лет.
Надеюсь ради ее же блага, что во второй раз она вышла замуж за простолюдина.
Лишь через четверть века мне снова пришлось просить императора снизойти к влюбленному молодому человеку. В случае Иоганна Орта мною двигал чисто эгоистический мотив: я думал о себе и о своем будущем. Но теперь, в кабинете царя Николая II, я говорил красноречиво, как подобает встревоженному отцу. Мои сыновья быстро росли, и мне казалось: если мне не удастся проломить стену предрассудков, мою семью ждут беды, разбитые сердца и трагедии. Обстоятельства казались благоприятными: царю пришлось иметь дело с двумя обвиняемыми одновременно. Старшим был его дядя, младшим – его родной брат. Оба были красивыми; их все любили. Они оба, с промежутком в десять лет, женились на разведенных женщинах не королевской крови. Обоих вынудили покинуть Россию.
– Дела приняли скверный оборот, – нервно сказал царь, – раз мой дядя Павел смеет жениться на разведенной жене одного из моих офицеров, а мой брат Миша решил перещеголять дядю и выбрал в свои
Под «двойным» и «тройным» нарушением этикета он имел в виду, что великий князь не только не имеет права жениться не на принцессе, но разведенная женщина не имеет права появляться перед их величествами.
– Моя совесть чиста, – добавил он позже. – Я сделал все, чтобы отговорить Мишу от его безрассудного шага.
Я с трудом подавил улыбку. Царь старался не только не допустить брака его брата в России. Все послы России за рубежом были предупреждены, оповестили всех европейских монархов. Кроме того, к беглецам приставили целый взвод агентов тайной полиции. В результате история Мишиной свадьбы читается как настоящий детектив.
Служащие маленькой немецкой железнодорожной станции не предполагали, что очень высокий молодой человек и его спутница в густой вуали, которые спрыгнули с парижского экспресса ранним зимним утром, были братом царя всея России и его будущей супругой. И лишь когда поезд пришел в столицу Франции, три русских тайных агента, выбранные за опыт и бдительность, обнаружили, что их августейшая жертва бежала. Они бросились в Канны на Французской Ривьере: накануне ночью они собственными глазами прочли телеграмму, посланную великим князем из Берлина, в которой он просил управляющего отеля в Каннах забронировать «удобные апартаменты на двоих». Они решили, что рано или поздно великий князь там объявится.
Извещенный о последних событиях, посол России во Франции связался с министром внутренних дел, а последний только рад был угодить царю.
– Не бойтесь, дорогой коллега, – заверил он посла. – Ни один французский мировой судья и ни один мэр не посмеют ослушаться моих приказов.
На том дело и кончилось, и санкт-петербургское общество приготовилось к возвращению блудного сына. Похоже было, что, не получив лицензию на брак в Германии и Франции, великий князь вынужден будет вернуться и просить своего брата, императора, о прощении.
Начальник тайной службы получил монаршую благодарность за хорошую работу его подчиненных, и целую неделю в царском дворце царили мир и покой. Вдруг от посла России в Вене пришла тревожная телеграмма: неделю назад человек по имени Михаил Романов женился на женщине по имени Наталья Шереметьевская в маленьком австрийском городке… Царю казалось, что он все предусмотрел. Он не думал, что его брат приедет в страну, управляемую строгими Габсбургами, поэтому австрийское правительство оставалось единственным, кого российский двор не попросил о «дружеской» помощи!
Раздражение царя нетрудно себе представить. Ему не повиновались, его выставили на посмешище! И совсем некстати пришлись мои призывы к терпимости и прощению.
– Ты напрасно тратишь время, – сказал он мне. – Если мне не удается призвать к порядку собственного дядю и брата, какое я имею право ожидать, что меня будут слушаться посторонние?
– Вот именно, Ники. – Я постарался вложить в свои слова как можно больше пыла. – Но позволь напомнить тебе кое о чем, чему мы оба были свидетелями в детстве. Помнишь ту ночь в Зимнем дворце, когда мы сидели за ужином с твоим дедом и видели, как наши родственники задирали нос перед бедной княжной Долгорукой? Разве тебе не было ее жаль? Разве ты не сочувствовал своему деду?