Воспоминания
Шрифт:
Тяжело махая своими огромными крыльями, орел поднялся над степью, а мы все, подняв головы, следили за тем, как он, выделяясь темным пятном на свинцовом небе, улетал все выше, пока не скрылся из вида.
Кучер наш опять стал посматривать по сторонам, как будто сомневаясь в правильном направлении. На небе начал погромыхивать отдаленный еще, но тем не менее зловещий гром. Небо стало темное, как свинец. Воздух сделался знойным и душным.
Вдруг от края до края разодралось небо огненным зигзагом молнии.
Мы все замерли.
Несколько
Мы мчались куда-то во весь дух, не зная, приближаемся ли мы или отдаляемся от дома.
Через две-три минуты опять молния разрывает все небо, и за ней опять сильный удар грома. Но теперь он уже более раскатист… Падает несколько тяжелых капель на пыльную дорогу, потом эти капли учащаются, и с неба начинает лить так, как будто на нас опрокинут ушат с водой.
Кучер решается пустить лошадей, не управляя ими, надеясь на то, что они сами привезут нас домой. Он не ошибся. Несколько раз они повернули на боковые дороги, и наконец мы вдали увидали знакомую Шишку.
Как мы ей обрадовались!
Кучер недаром понадеялся на лошадей. Их верный инстинкт не обманул их. Теперь скоро мы будем дома.
Дождь, как начался неожиданно, так же неожиданно и перестал.
Промокшие до костей, голодные, но веселые, мы все бежим по своим комнатам, чтобы поскорее переодеться к обеду. Мама на ходу расстегивает платье, чтобы поскорее накормить Петю, который давно уже кричит от голода.
А меня ждет мой Мотька. Как только я вхожу в дом, так он радостно бросается ко мне навстречу, стуча по полу своими копытцами. Он тоже голодный. И я наливаю в блюдце молоко и крошу в него хлеба. Мотька, не дожидаясь конца приготовлений, жадно приникает к тазику, все время помахивая своим коротеньким хвостиком.
Удовлетворив Мотьку, я снимаю липнувшие к моему телу мокрые, отяжелевшие башмаки, платье, белье и иду обедать.
Глава XIX
Кто-то рассказал отцу о том, что под Бузулуком в пещере живет старец-отшельник и что к нему ходит народ и считает его святым.
Отца всегда интересовали люди, живущие религиозными интересами. И так как у него, кроме желания видеть старца, были еще дела в Бузулуке, он решил туда съездить.
– Папа, возьми меня с собой, – попросила я.
– Куда тебе? До Бузулука семьдесят верст. Ты устанешь.
– Нет, пожалуйста! Я наверное не устану! Ведь из Самары сюда двести верст, а я совсем не устала…
– Да, но мы по дороге ночевали. Да, впрочем, если мама позволит – поедем…
К моей большой радости, мама позволила. Не помню, кто еще ездил с нами. Помню, что Илью не взяли, потому что у него болели глаза. И помню, что он очень ревел из-за этого. Ханны тоже с нами не было.
Отшельник жил в пещере совсем один и питался тем, что приносили ему местные жители.
Помню о жутком и благоговейном чувстве, которое я испытала, входя в темную, низкую, сырую пещеру. Старец дал нам по маленькой восковой свече, которой мы освещали себе путь. Он показал нам вырытые им и его предшественниками кельи под землей и показал нам могилы тех, кто здесь умер. О каждом он своим тихим, мягким голосом говорил что-нибудь хорошее, каждого помянул добрым словом. Сам он уже двадцать пять лет жил в этой пещере.
Мимо одной могилы старик прошел молча.
– А здесь кто похоронен? – спросил папа.
– Это приготовлено место успокоения для следующего,- тихо и спокойно сказал отшельник и с опущенной головой прошел дальше.
Когда мы с папа вышли из темной, пахнущей землей, пещеры на солнечный свет, он в первую минуту ослепил меня. Старец вышел нас проводить. Простившись с ним, мы пошли на постоялый двор, где стояли наши лошади.
Мы долго шли молча, потом пана спросил меня:
– Ты заметила, как он сказал о "следующем"? Ты поняла, о ком он говорил?
– О себе?
– Да, – ответил папа. – С каким тактом он это сказал! – И я видела, что папа понравился этот ответ.
Окончив свои дела в Бузулуке, папа велел запрягать, и мы тронулись в обратный путь.
Хоть я и обещала папа не уставать, но на обратном пути меня клонило ко сну, и я была радехонька вернуться домой и отдохнуть.
Глава XX
Перед своим отъездом в Ясную Поляну папа решил позабавить башкирцев и вместе с тем испытать резвость степной лошади. Для этого он задумал устроить скачки20.
Был назначен день, и было оповещено по всем окрестностям, чтобы все, желающие принять участие в скачках, к известному сроку собирались бы к нам на хутор.
Башкирцам эта затея очень понравилась, и они стали приучать своих лошадей и ребят к скачкам.
Постоянно можно было видеть мальчика лет десяти-одиннадцати, лихо скачущего верхом по степи.
Папа приготовил призы для выигравших: первый приз было заграничное ружье; второй – глухие серебряные часы. Следующие призы были: шелковые халаты, такие, какие носят башкирцы, шелковые платки и т.д.
За несколько дней до скачек собрался вокруг нашего дома целый табор башкирских кибиток. Резали и варили баранов, доили кобыл, болтали кумыс. Папа отдал на зарез двухлетнюю английскую лошадь, сломавшую себе ногу. Ее ошкурили и положили в котел варить.
Башкирцы собирались в степи и, сидя хороводом на коврах под открытым небом, пили кумыс, играли в шашки, пели, плясали…
Веселый Михаил Иванович приехал со своими тремя женами и многочисленными кобылами. Жены ссорились, и нам с мама часто приходилось слышать от них горькие жалобы друг на друга.