Воспоминания

Цветаева Анастасия Ивановна

Через несколько лет Марина написала о той весне нашей поэму «Чародей», которую посвятила мне. Вот отрывки из нее:

…Он вылетает к нам, как птица,

И сам влетает в нашу сеть.

И сразу хочется кружиться,

Кричать и петь.

Прыжками через три ступени

Взбегаем лесенкой крутой

В наш мезонин – всегда весенний

И золотой,

Где невозможный беспорядок,

Где точно разразился гром

Над этим ворохом тетрадок

Еще

с пером,

Над этим полчищем шарманок,

Картонных кукол и зверей,

Полуобгрыэенных баранок,

Календарей,

Неописуемых коробок

С вещами не на всякий вкус,

Пустых флакончиков без пробок,

Стеклянных бус,

Чьи ослепительные гроздья

– Cinquantes, eclatantes grappes,

– Блестя, опутывают гвозди

Для наших шляп.

Два скакуна в огне и мыле

– Вот мы! Лови, когда не лень!

Мы говорим о том, как жили

Вчерашний день.

О том, как бегали по зале

Сегодня ночью при луне.

И что и как ему сказали

Потом во сне,

И как – и мы уже в экстазе!

– За наш непокоримый дух

Начальство наших двух гимназий

Нас гонит двух,

Как никогда не выйдем замуж,

Так и останемся втроем!

О, никогда не выйдем замуж,

Скорей умрем!

Нас – нам казалось – насмерть раня

Кинжалами зеленых глаз,

Змеей взвиваясь на диване!

О, сколько раз

С шипеньем раздраженной кобры

Он клял вселенную и нас -

И снова становился добрый…

Почти на час.

Священнодействия – девизы

– Витийства – о король плутов!

Но нам уже доносят снизу,

Что чай готов.

Среди пятипудовых теток

Он с виду весит ровно пуд;

Так легок, резок, строен, четок,

Так страшно худ.

Да нет – он ничего не весит!

Он ангельски, бесплотно – юн!

Его лицо как юный месяц

Средь полных лун.

Упершись в руку подбородком,

О том, как вечера тихи,

Читает он.

Как можно теткам

Читать стихи?

О, как он мил и как сначала

Преувеличенно учтив1

Как, улыбаясь, прячет жало

И как, скрестив

Свои магические руки,

Умеет – берегись, сосед!

– Любезно предаваться скуке

Пустых бесед!

Но вдруг – безудержно и сразу1

– Он вспыхивает мятежом,

За безобиднейшую фразу

Грозя ножом.

Еще за полсекунды чинный,

Уж с пеной у рта, взвел курок,

Прощай, уют, и именинный

Прощай пирог!

Чай кончен.

Удлинились тени,

И домурлыкал самовар.

Скорей

на свежий, на весенний

Тверской бульвар!

Нам так довольно о Бодлере!

Пусть ветер веет нам в лицо!

Поют по-гоголевски двери,

Скрипит крыльцо…

В больших широкополых шляпах

Мы, кажется, еще милей.

И этот запах, этот запах

От тополей!

Играет солнце по аллеям…

Как жизнь прелестна и проста!

Нам ровно тридцать лет обеим,

Его лета.

О, как вас перескажешь ныне

– Четырнадцать – шестнадцать лет!

Идем – наш рыцарь посредине,

Наш – свой – поэт.

Мы, по бокам, как два привеска,

И видит каждая из нас:

Излом щеки, сухой и резкий,

Зеленый глаз.

Крутое острие бородки -

Как злое острие клинка,

Точеный нос и очерк четкий

Воротничка.

Уса, взлетевшего высоко,

Надменное полукольцо…

И все заглядываем сбоку

Ему в лицо.

А там, в полях необозримых,

Служа небесному царю,

Чугунный правнук Ибрагимов

Зажег зарю.

На всем закат пылает алый,

Пылают где-то купола,

Пылают окна нашей залы

И зеркала.

Рояль умолкнул.

Дребезжащий

Откуда-то – на смену – звук.

Играет музыкальный ящик,

Старинный друг,

Весь век до хрипоты, до стона,

Игравший трио этих пьес:

Марш кукол. «Auf der blauen Donau»

И Экоссез.

Под вальс невинный, вальс старинный

Танцуют наши три весны,

Холодным зеркалом гостиной

Отражены.

Так, залу окружив трикраты,

Тройной тоскующий тростник

– Вплываем в царство белых статуй

И старых книг.

На вышке шкафа, сер и пылен,

Видавший лучшие лета,

Угрюмо восседает филин

С лицом кота.

С набитым филином в соседстве

Спит Зевс, тот непонятный дед,

Которым нас пугали в детстве,

Что – людоед.

Как переполненные соты

Ряд книжных полок.

– Тронул блик

Пергаментные переплеты

Старинных книг.

Цвет Греции и слава Рима,

– Неисчислимые тома!

Здесь – сколько б солнца ни внесли мы,

Всегда зима!

Последним солнцем розовея,

Распахнутый лежит Платон.

Бюст Аполлона – план Музея

– И все – как сон…

Был жаркий день, когда мы и Андрей поехали встречать папу. На вокзале – мне помнится – низкая крыша у перрона, мало народу, долгое ожидание. Наконец вот поезд! Глаза