Восстание Ника
Шрифт:
– Клеветники и богохульники, когда же вы замолчите? – разразилась гневом кафизма.
Зенон поклонился закрытым дверям, но в его поклоне не было почтения, а, скорее, шутовство:
– Чтобы почтить твоё величество, молчу, хотя и против желания, трижды августейший – в голосе его послышалась злоба. – Всё, всё знаю, но умолкаю. Спасайся, правосудие, тебе здесь нечего делать! Перейду в другую веру и стану иудеем! Видит Бог, лучше быть язычником-эллином, чем ортодоксальным венетом!
– Это зависть к нам! – кричали венеты.
– Было бы чему завидовать! – отвечали прасины.– Нищеброды,
Прасины с руганью и великим шумом двинулись к выходу, покидая ипподром и тем самым нанося оскорбление своему василевсу.
3
В ложе василевса царила тишина и растерянность. Кроме василевса в ложе находились его жена Феодора, его советник по налогам и префект Востока Иоанн Каппадокиец, полководец Велизарий с женой Антониной, близкой подругой Феодоры и главный казначей Нарсес. И, естественно, слуги, служанки и сотня Иоанна Армянина – личная гвардия василевса.
Юстиниану сорок восемь лет, небольшого роста, склонный к полноте, имел римский профиль, то есть нос с горбинкой, что считалось красивым и благородным, с большими залысинами на лбу, в светлых волосах была мало заметна седина, усы скрывали шрам на верхней губе, полученный в молодости.
Слева от трона василевса расположилась его жена – красавица Феодора. Ей тридцать два года, небольшого роста, она обладает правильными греческими чертами лица, смуглой матовой кожей, матовыми чёрными волосами, строгим взглядом карих глаз. Занятия акробатикой в юности не прошли даром: под тонкой нежной кожей скрывались стальные мышцы, а в её мягких и плавных движениях угадывалась сила. На голове платок. Он подвязан так, чтобы в волосах была видна тонкая изящная золотая диадема. Поверх платка, как и положено замужней женщине, был одет мафорий – накидка из дорогого китайского шёлка – пурпурного цвета с золотой каймой и золотыми звёздами по полю. Мафорий спереди перекрещивался и завязывался сзади, а нижний край доставал почти до земли. На Феодоре четыре туники разного цвета и разной длины с длинными рукавами, одеты так, чтобы было видно, что их именно четыре.
Молодой главнокомандующий империи полководец Флавий Велизарий, стройный высокий блондин, длинноносый, голубоглазый, в нём чувствовалась кровь северных варваров, невзирая на чисто римское имя.
Его жена Антонина на два года старше, пухленькая, белолицая, русоволосая и кареглазая. Она одета почти так же, как и василиса, только на ней три туники и мафорий голубого цвета, цвета Богородицы, но с золотой каймой и звёздами. Всё чуть скромней и диадемы не было. Императрица не любила, что бы кто-то в чём-то был лучше её. Подруга подругой, но Феодора дама мстительная. Дочь наездника константинопольского ипподрома, Антонина была склонна к риску и всяческим авантюрам.
Иоанн Каппадокиец черноволосый, поросший волосами по телу, с тяжёлым взглядом тёмных глаз, производил впечатление человека не далёкого. Но это было не так. Ум у него был, как и у василевса – хитрый и изворотливый. Но не оратор. Он лучше писал, чем говорил.
Главный казначей Юстиниана пятидесяти четырёхлетний евнух Нарсес, худощавый
Затянувшеюся паузу нарушила Феодора:
– Какой вздор вы наговорили прасинам, друзья мои, – августа обвела присутствующих холодным взглядом. – Они пришли кроткими и смирными, с нижайше и вполне справедливой просьбой, а ушли злые и готовые к бунту! Почему ты, августейший муж мой, не проронил ни слова в этом разговоре с прасинами?
– Негоже василевсу пререкаться с подданными.
– Тебя всё равно никто не видел.
– Не важно – ответил Юстиниан, теребя лорум, тонкий длинный шёлковый шарф, обмотанный вокруг тела поверх одежды и украшенный золотом и драгоценными камнями, один из знаков императорской власти.
– Хорошо, цезарь мой, пусть будет так – согласилась Феодора. – Теперь, я думаю, надо схватить этих старшин прасинов.
– Зачем? – удивился василевс. – Что они нарушили? Разговаривать с императором священное право жителей империи. За что их наказывать?
– Кто говорит: «Наказывать»? Посадить в тюрьму дней на десять. Пусть остынут. А потом выпустить, можно даже наградить.
– Удивительные вещи ты говоришь, жена. Зачем всё это?
– Что бы избежать не нужной крови. Назревает бунт! Его лучше сразу пресечь!
– Законы они не нарушали и сажать их не за что.
– Пока – да. Но если они взбунтуются, то будет за что. Ты сейчас разбираешься с «римским правом», копаешься в этих пергаментах. Так?
– Так. Надо навести порядок в судебной системе и вообще в законах. Тем более что это мне легко сделать: латынь мой родной язык.
– Так может, ты найдёшь какой-нибудь закон о предотвращении беспорядков? А Капподакиец тебе любезно поможет. Так, Янис.
– Если светлейший прикажет – пробасил Иоанн Каппадокиец.
– А обвинять в убийстве прасинов прасинов же и обзывать их висельниками приказа не требовалось! А зачем ты, Флавий, грозился отрубить им головы? Прославленному войну такими словами бросаться нельзя.
– Моя любимая августа, – примирительно, но твёрдо сказал Юстиниан, – возможно, ты в чём-то и права. Но закона, о котором ты спрашиваешь, не существует. Согласно «римскому праву»: никого нельзя судить за намерения! И с этим я полностью согласен. Но я прикажу префекту Евдемону более тщательно и беспристрастно разбирать дела как прасинов, так и венетов. Правосудие есть неизменная и постоянная воля предоставлять каждому его право.
– Мы должны исходить из государственной необходимости, автократор.
– Нет, августа, мы должны руководствоваться верховенством закона.
– Это надо было делать раньше, цезарь, а не обвинять во всём прасинов и не отнимать у них имущество исходя из государственной необходимости.
– Разве было что-то не по закону? По закону ли мы действовали, Янис? – спросил Юстиниан Иоанна Каппадокийца.
– Мы действовали строго по закону, автократор – с почтением ответил Капподакиец.
– Вот! Мы всегда действуем по закону, моя дорогая.