Восстание рыбаков в Санкт-Барбаре. Транзит. Через океан
Шрифт:
— Что тебе взбрело, сумасшедший! Зачем тебя принесло?
Чепчик ее обвис под дождем. Как ни грубо и нескладно было платье, под ним угадывалась грудь да и еще многое. Прежде чем что-то сказать, Андреас невольно протянул к ней руку. На минуту они улыбнулись друг другу, сверкнув белыми молодыми зубами. Андреас спросил:
— Что там стряслось?
— Ничего не стряслось. Просто уехали.
— Уехали? Куда же?
— Не было ей смысла тут сидеть и чего-то дожидаться. В городе она. Кто-то ей сказал, что там такие требуются, она и собралась.
— А оба мальчика?
— Да ради мальчиков она и поехала.
Андреас молчал.
— Не повезло нашим с погодой-то, — заметила Катарина.
— Когда они думают
— Завтра. Мужчины уже все внизу. А теперь убирайся, не то хлебнешь горя!
— Нет, и я туда спущусь, — заартачился Андреас.
— Что тебе там нужно?
— Сам еще не знаю, но они не должны выходить.
Катарина Нер снова встревожилась:
— Убирайся, покуда цел, нечего тебе там делать!
Однако Андреас не стал ее слушать и пошел. Когда он обернулся, она уже скрылась в доме.
И Андреас зашагал. На углу он столкнулся с караульным, патрулировавшим улицу. На секунду оба застыли на месте и насупились. Андреас прибавил шагу. За его спиной раздался свисток, он, однако, не принял его на свой счет и устремился к гавани. Но не успел спуститься вниз, как его забрали.
Поначалу Андреас не сопротивлялся. Когда его двинули кулаком в ребра, он только расслабил колени, как если бы его в воде подшибло плавучей доской. Впрочем, и у солдата, который вел его слева — Андреас шел между тем, кто свистел, и тем, кто прибежал на свист, — не было особой охоты наподдавать ему. Он не слишком крепко держал Андреаса и все поглядывал на него сбоку. Казалось удивительным, что именно этот тихий угрюмый солдат засвистел. Навстречу подошли еще четверо. Андреас покорно рысил посередине, не оглядываясь, с понурой головой, расслабив тело, приготовившись к новым тычкам.
Но когда вышли на открытую площадь, то ли огоньки, просвечивающие из-за ставен, то ли крики, доносившиеся с пирса, заставили его очнуться. Андреас внезапно уразумел, что с ним происходит. Он поднял голову и рванул в сторону, а потом круто взял налево, бросился между домами к дюнам и, сделав полукруг, выбрался на каменистую почву. Солдаты в первую минуту потеряли его из виду, но стали быстро догонять. Андреас был уже среди рифов. Вот-вот его настигнут. Бежать, собственно, уже не имело смысла, но доставляло ему удовольствие. После долгого прозябания было удовольствием по-настоящему бежать. Каждый день среди рифов, да, собственно, все эти дни голова была как в тумане, и только сейчас, на бегу, все опять к нему вернулось. Гулль неправ: Андреас был не так уж молод, он познал все: смерть матери, гибель Кеденнека, море и товарищей, смуглое, обвившееся вокруг него тело Мари, — чего ему, собственно, еще ждать?
Они уже кричали: «Стой!» — и снова: «Стой!» Кеденнек шел в упор на выстрелы, Андреас бежал на зубчатые рифы, на веющий простор.
Андреас снова услышал: «Стой!» И он еще нажал и услышал щелчок, будто кто хлопнул в ладоши. Дальше — он все бежал — Андреас уже рухнул наземь, он уже покатился кубарем и повис на камнях с разбитым до неузнаваемости лицом, но что-то в нем продолжало бежать, бежало и бежало, пока не рассеялось в воздухе — в порыве неописуемой радости и легкости.
Гулля доставили в Санкт-Барбару и уже наутро повели на допрос к префекту. На допросе присутствовал старик Кедель. В тот же день Гулля под конвоем отправили в порт Себастьян. Повезли его не морем, а сушей, в небольшом фургоне.
Песчаная дорога меж дюн тянулась бесконечно: они ехали остаток этого дня, всю ночь и часть следующего дня. Небольшой фургон вихлял и покачивался по песку. Все устали: фургон, Гулль, солдаты и лошади. Чего только, должно быть, не передумал Гулль в начале этой поездки. Быть может, перед ним вставали прошедшие дни, иные берега и дороги, моря и пароходы, товарищи и солнце. А может быть, и Санкт-Барбара, куда он прибыл из бог весть какой дали
Первой вышла из порта «Мари Фарер». Дождь покалывал лица женщин, их свеженакрахмаленные чепцы так обмякли, что на затылках вырисовывались туго свернутые косы. Когда пароход обводил «Мари Фарер» вокруг мола, небольшая группа женщин отделилась от толпы и, подхватив детей и тяжелые намокшие юбки, добежала до самого конца мола. Тут они снова увидели лица своих мужей так близко, будто за обеденным столом. На какое-то мгновение каждая увидела в глазах мужа то устоявшееся, темное, что оставила в них прошедшая зима. А затем уже мелькали только лица, а затем только фигуры, а затем только группы мужчин, а затем только судно. Пароход втянул цепь и поворотил назад, а «Мари Фарер» легла в дрейф. Едва она вышла из гавани, как сразу же дало себя знать ее тайное, в течение многих недель подавляемое желание: она устремилась вперед с необычайной быстротой. Дети еще могли прочитать на парусах номера бределевской компании, а вскоре паруса стали алыми листьями. Все быстрее приближалась она к той видимой черте, что отделяет близь от дали. Она уже позабыла порт, переболела расставание с землей.
Женщины на молу только сейчас заметили, что дождь промочил их до нитки.
ТРАНЗИТ
TRANSIT
BERLIN 1951
Перевод Л. Лунгиной
Перевод на русский язык впервые опубликован в Государственном издательстве художественной литературы, М., 1964
ГЛАВА ПЕРВАЯ
I
Говорят, «Монреаль» затонул где-то между Дакаром и Мартиникой: наскочил на мину. Пароходство не дает никаких справок. А быть может, все это только слухи. Впрочем, если сравнить судьбу «Монреаля» с судьбой других пароходов, до отказа набитых беженцами, пароходов, которым нигде не разрешают пристать и скорее дадут сгореть в открытом море, чем бросить якорь в порту, — только потому, что визы пассажиров на несколько дней просрочены, — так вот, если сравнить судьбу «Монреаля» с судьбой таких пароходов, то весть о его гибели никого не поразит. Хотя, повторяю, быть может, все только слухи.
Быть может, «Монреаль» задержали в пути или заставили вернуться в Дакар, и его пассажиры изнывают теперь под палящим солнцем в концентрационном лагере где-нибудь на краю Сахары. А быть может, они уже благополучно пересекли океан… Вам все это не интересно? Вы скучаете?.. Я тоже. Разрешите пригласить вас поужинать. Правда, на хороший ужин у меня, к сожалению, нет денег, но я могу вас угостить стаканом розе и куском пиццы. Пересядьте, пожалуйста, за мой столик! На что вам больше хочется смотреть? На то, как пекут пиццу в открытой печи? Тогда садитесь рядом со мной. А если вы предпочитаете глядеть на Старую гавань, садитесь напротив меня. Вы увидите, как заходит солнце вон там, за фортом св. Николая. Это зрелище вам, наверно, не наскучит.