Восстание в крепости

Илькин Гылман

Когда Бахрам вышел на церковную площадь, начало накрапывать. Люди спешили добраться до своих домов. Капли дождя забарабанили по листьям чинар, каши под ногами заблестели.

Бахрам ускорил шаги. Дождь все усиливался. В сердце Бахрама росло беспокойство.

"Непохоже, чтобы дождь перестал к утру, — думал он. — Если завтра весь день будет лить, телега с оружием не проедет. Горные потоки размоют дорогу…"

В ненастную погоду тоскливо сидеть дома. Бахрам, поужинав похлебкой, которую подала ему мать, решил пойти б чайхану.

В

чайхане было многолюдно. Дождь загнал сюда даже тех, кто не был большим любителем чая.

Чайхана — единственное место, где жители квартала могут развлечься в ненастье зимой и летом. Впрочем, развлечения здесь своеобразные. Старики собираются сюда, чтобы поговорить, молодые — посмеяться, почесать языки. Чего здесь только не услышишь! Разговор начинается от времен шаха Аббаса, затем постепенно переходит к сегодняшнему дню, и тогда собеседники принимаются перемывать кости уряднику Алибеку и… мало ли еще кому! А стаканы тем временем опорожняются и вновь наполняются чаем. Пока один самовар опустошается, другой — закипает. Ни на секунду не затихает звон стаканов. Много курят — кто цигарку, кто чубук. От дыма не видно лиц.

Войдя в чайхану, Бахрам с трудом разыскал свободное место. Сел. Сегодня он пришел сюда не для того, чтобы поболтать со стариками или пошутить с парнями. Он хотел увидеть фаэтонщика Узуна Гасана.

Чайханщик поставил перед ним стакан чая. Бахрам огляделся. Гасана-киши в чайхане не было.

За столиком у входа пожилой мужчина рассказывал что-то очень интересное. Сидевшие рядом с ним, затаив дыхание, слушали. Розовая лысина рассказчика блестела от пота, привлекая внимание каждого, кто входил в чайхану. По манере говорить было видно, что рассказчик — мастер приврать. Чайхана то и дело оглашалась взрывами смеха.

Однако Бахраму не пришлось послушать рассказ — в чайхану вошел Узун Гасан и подсел к нему.

Чайханщик поставил и перед ним стакан чая.

— Почему тебя сегодня не было видно в городе, Гасанкиши? — спросил Бахрам. — Ездил куда-нибудь далеко?

— Ты не ошибся, я был в Евлахе, — ответил фаэтонщик, громко прихлебывая чай. — Только час назад вернулся. Хорошо, дождь застал уже у города. Захвати он меня в дороге, не переправиться бы через броды. Удачно, что я тебя здесь увидел…

— Что-нибудь случилось?

Гасан-киши не спеша допил чай и, подождав, пока чайханщик принесет новый стакан, заговорил, понизив голос:

— Ничего особенного не случилось. Хочу только сказать, что человек, которого я привез из Евлаха, вроде знаком мне. Где-то я видел его. С ним женщина, тоже вроде лицо знакомое.

— Они приехали из Баку?

Гасан-киши пожал плечами.

— Не знаю… Я возвращался из Евлаха порожний. Вдруг вижу: у обочины сидит под деревом парочка, одеты как положено, вроде муж с женой… Мужчина остановил меня…

— К кому они приехали?

— Остановились у Минасяна, торговца мануфактурой…

— Ты говоришь, мужчина показался тебе

знакомым? А не обознался ты? Мало ли на свете похожих людей!..

— Нет… Этого я где-то видел. Я все думаю: чего это они не взяли извозчика на станции, на дороге стали ждать…

— Они спрашивали тебя о чем-нибудь?

— Про подполковника Добровольского спрашивали. Как, мол, это его убили…

Бахрам задумался.

— А знаешь, — сказал он наконец, — одна из дочерей Минасяна училась в Баку. Видел ты ее когда-нибудь?

Фаэтонщик покачал головой.

— Как же я мог видеть ее? Ведь, говорят, она с детства воспитывалась в Баку, у дяди. Может, соскучилась по отцу и вместе с мужем решила навестить старика… Да, лицом она, пожалуй, походит на Минасяна. Но у мужчины-то лицо вроде знакомое…

— Может, он здешний?

— Нет, он не из Закатал! Это русский.

— Русский?

— Ну да!

Бахрам умолк, уставясь в запотелое окно чайханы. Дождь хлестал по стеклу. Лицо у Бахрама сделалось озабоченным. Он обернулся к Гасану-киши.

— Если к утру не перестанет, плохо дело. Не думаю, чтобы в такой ливень можно было переправиться через броды.

Фаэтонщик махнул рукой.

— Не беспокойся. Завтра будет такое солнце — дивиться станешь!..

Он допивал седьмой стакан чая. Чайханщик, хорошо знавший привычки своих клиентов, немедленно поставил перед ним восьмой. Когда опустел и этот стакан, чайханщик спросил:

— Налить еще, Гасан-киши?

Фаэтонщик удивленно посмотрел на него.

— Десяти нет еще?

— Нет, пока восемь.

— Чего тогда спрашиваешь? Конечно, наливай.

Такова была норма Узуна Гасана — десять стаканов.

Окончив чаепитие, он вынул из кармана большой пестрый платок и утер им потное лицо.

Тем временем в чайхане продолжал разглагольствовать плешивый говорун.

Теперь он рассказывал о том, как в молодости ездил с отцом в Хорасан, где видел английских солдат в коротких штанах, а некоторых даже в женских юбках. Слушатели с сомнением качали головами.

Гасан-киши, кивнув в его сторону, тихо сказал Бахраму:

— Его отец тоже был краснобай. До последнего вздоха все шутил и балагурил!..

Гасан-киши стал рассказывать что-то про родню плешивого, но Бахрам не слушал его: он не переставал думать о странной паре, которая приехала сегодня в Закаталы.

Глава двадцать восьмая

Старшая дочь Минасяна, Седа, умершая три года назад от воспаления легких, училась когда-то вместе с Лалезар-ханум и была ее близкой подругой. Не удивительно, что Сусанна, младшая его дочь, на следующий же день после приезда, рано утром, даже не успев отдохнуть как следует, отправилась навестить всеми уважаемую в городе учительницу женской школы Лалезар-ханум. Она взяла с собой и жениха, которого привезла в Закаталы, чтобы познакомить со своими родителями.