Восстание в крепости
Шрифт:
Глава восьмая
Костоправы и местный врач не смогли вылечить ногу Кара Насира. Перелом был выше колена. Через несколько дней нога сильно опухла и сделалась багрово-синей, У боль-кого начался жар, он стал бредить. Из Нухи приехал хирург и, осмотрев пациента, признал его состояние безнадежным — газовая гангрена.
Жена Кара Насира рвала на себе волосы, раздирала ногтями грудь и лицо. Никто не мог утешить ее.
"Кто накормит моих четверых сирот?!" — причитала она, обращаясь к тем, кто приходил проведать ее мужа.
Спустя два дня рано
Бахрам пришел к телу покойного одним из первых. Он послал старшего сына Кара Насира за Узуном Гасаном, и, когда тот явился, отозвал его в сторону и сказал:
— Ты, конечно, знаешь, Гасан-киши, у этих несчастных нет близких, кроме Гачага Мухаммеда. Но ведь он скрывается и не может прийти в этот дом.
— Зачем ты говоришь мне об этом? Я все знаю.
— Может быть, ты им поможешь?
Узун Гасан сразу догадался, чего хочет от него Бахрам.
— Разумеется, о чем речь? Ты мог бы и не просить меня об этом. Помогать тем, кто в беде, наш долг, Я пошел за лопатой и киркой.
Бахрам, видя, что старый фаэтонщик правильно его понял, сказал:
— Не торопись, могилу выроешь завтра утром. А сегодня у нас будут другие дела.
Бахрам не случайно обратился к Узуну Гасану с просьбой вырыть могилу для Кара Насира. До того как Гасан-киши стал фаэтонщиком, он много лет работал могильщиком на городском кладбище, устанавливал там надгробия и могильные камни. Но, похоронив единственного сына, который сгорел от чахотки, старик сломал кирку и лопату и решил переменить профессию. Он долго размышлял, чем заняться, наконец влез в долги, купил пару лошадей и старый фаэтон. В первые дни, сидя на козлах, Узун Гасан чувствовал себя неловко. Надо было покрикивать на лошадей, а он стеснялся. Но время делает свое: скоро он привык к новой работе, она помогла ему быстрее забыть горечь утраты.
Бахрам не знал, что именно заставило Узуна Гасана расстаться с прежней профессией, так как тогда Бахрам был еще подростком. Видя, что Узун Гасан вдруг погрустнел и задумался, он спросил с беспокойством:
— Что с тобой, Гасан-киши? О чем ты размышляешь? Или у тебя есть какое-нибудь срочное дело?
Узун Гасан поднял глаза на Бахрама.
— Срочное дело?.. Ошибаешься, дружок. — Он усмехнулся: — Мои клиенты разбежались кто куда, собрать их трудновато. Просто я вспомнил своего сына Тогрула.
На следующий день, одолжив у соседей лопату и кирку, Гасан-киши пошел на кладбище. Подходя к новой его части, он услышал слабый стон. Гасан-киши остановился: кто-то тихо плакал. Он оглянулся, поблизости никого не было. Кругом торчали одни только надгробные камни, покосившиеся в разные стороны. Редкие деревья в утренней дымке выглядели печальными и задумчивыми.
На миг фаэтонщику подумалось, что это стонут сами надгробные камни.
"Словно утренняя молитва покойников", — пронеслась в голове
А печальный стон все висел в воздухе, чем-то напоминая шум горного потока.
Гасан-киши шел по старому кладбищу среди могил, из которых многие почти сровнялись с землей. Трава доходила ему до колен. По мере того как он шел, странный стон слышался все ближе и ближе.
Началась уже новая часть кладбища. Было видно, что многие надгробные камни поставлены здесь совсем недавно. У одной из могил Гасан-киши заметил что-то черное. Стон шел именно оттуда.
Сделав еще несколько шагов, фаэтонщик увидел старую женщину в черном платье. Она лежала на совсем еще свежей могиле, припав к ней головой. Гасан-киши не мог разглядеть ее лица.
Женщина что-то негромко причитала, но слов ее нельзя было разобрать. Очевидно, она плакала уже давно: голос у нее был охрипший слабый. Она не обернулась на звук шагов, возможно, даже не расслышала их, все ее мысли были с человеком, который лежал там, под землей.
Фаэтонщик задумался, припоминая, кто мог быть похоронен в этой могиле. По всем признакам погребение состоялось всего несколько дней назад.
"Кажется, здесь похоронен сын Гюльсабах-гары, — подумал он. — Да, так оно и есть. Бедный парень возвращался ночью с мельницы, хотел перейти реку вброд, но ошибся и попал в омут. Несчастная мать осталась без кормильца".
Гасану-киши вспомнилось, как сам он недавно хоронил своего сына…
Старик пробормотал коротко молитву и двинулся дальше. Это была та часть кладбища, где покоились состоятельные люди. Здесь и надгробные камни были красивыми, аккуратными, а могильные плиты — побелены. Попадались надгробные камни из мрамора. Росло несколько верб, в тени которых было приятно посидеть.
Фаэтонщик и здесь не нашел свободного клочка земли, чтобы вырыть могилу. "Эх, жизнь проклятая! — вздохнул он. — Для бедняка и на кладбище нет места. Живем хуже скотов".
Когда горизонт запылал веселым багрянцем и первые лучи солнца осветили крыши домов и верхушки деревьев, Гасан-киши нашел в самой верхней части кладбища место для могилы и принялся рыть. Он часто останавливался, поглядывая в ту сторону, где плакала Гюльсабах-гары. Женщина по-прежнему лежала, припав лицом к могиле, но причитания ее уже не были слышны.
Наконец могила была вырыта. Тем временем утро уже вступило в свои права. Женщина в черном зашевелилась, поднялась с земли, поправила на голове платок и нетвердыми шагами пошла к городу.
Гасан-киши покинул кладбище вслед за ней, направившись к дому покойного. Здесь, кроме Бахрама, было еще десять — пятнадцать мужчин, все — рабочие табачной фабрики. Из соседней комнаты доносились причитания женщин. Дети Кара Насира сидели во дворе под тутовым деревом, притихшие, с заплаканными лицами.
В комнату вошел один из рабочих табачной фабрики и что-то шепнул на ухо Бахраму. Тот в ответ громко сказал:
— Не хочет идти — не надо! Не нужен он нам!
Узун Гасан, желая узнать, что произошло, подошел к кузнецу.